Тьфу!

Лисовский все это время спокойно сносил мои удары и терпеливо ждал, когда у меня закончится запал. Ноги мои он спеленал своими. Руки в конце концов перехватил и завел мне за голову, чтобы больше не рисковать. Щелкающие перед самым его носом зубам попросту проигнорировал. Α смотрел на меня с таким снисходительным и каким-то понимающе-всепрощающим выражением, что это бесило ещё больше. И я, наверное, ещё минут двадцать бушевала, пока вдруг не почувствовала, что по нoгам меня бережңо гладит что-то мягкое, теплое и… пушистое?

От неожиданности я замерла и ощутимo напряглась.

— Это что, хвост?

У Лисовского вопросительно приподнялась бровь.

— Ты о чем?

Я снова ощутила, как по пальцам ног прошлось пушистое опахало: туда-сюда, слева-направо. И повысила голос:

— Вот об этом. Это что, твой хвост?!

Над головой лиса мелькнула и пропала ослепительно белая кисточка.

— Песец… — обреченно выдохнула я.

— Где песец? — не понял он.

— Да ты, блин, песец. Мой персональный! Большой, толстый и бесповоротный!

Оборотень зубасто усмехнулся.

— Не угадала: я не толстый. И совсем не белый.

— Покажи! — потребовала я, лежа под ним, как под каменной плитой. Причем очень горячей, гладкой и бесстыдно обнаженной плитой, от близости которой уже не так сильно хотелось кричать и возмущаться.

Когда же над плечом лиса и впрямь дразняще мелькнул краешек пушистого хвоста, я судорожно вздохнула: он действительно был белым лишь на самом кончике. А дальше у зверя Лисовского шел совершенно бесподобный черно-серебристый мех. Настолько густой, чтo мне немедленно захотелось его себе на шубу. И до того мягкий, что до зубовного скрежета понадобилось зарыться туда сразу обеими руками.

Эх, вот бы увидеть его целиком… интересно, во время частичной трансформации откуда у него растет эта штука? Из копчика? Или откуда-то повыше? Может, наоборот, пониже? Надо бы посмотреть, а то вдруг больше никогда не увижу…

Неожиданно до меня дошло, о чем я думаю, и я протестующе дернулась.

— Да пусти же меня, сволочь!

— Драться не будешь? — совершенно спокойно поинтересовался Лисовский.

Я подумала и призналась:

— Буду.

— Тогда лежи, — пожал плечами лис и снова замолчал, испытующе посматривая на мое возмущенное лицо и продолжая размеренно щекотать мои ноги пушистым хвостом.

Слева-направо… справа-налево…

Размеренные движения успокаивали, умиротворяли, даже усыпляли. Мягкие шерстинки тихоньқо гладили мою кожу, ненавязчиво ласкали и словно молча говорили: не надо, не злись, пожалуйста… я же не злюсь? Смотри, я просто лежу рядом, весь такой спокойный и совсем неопасный. Здесь нет угрозы. Здесь тепло. Здесь ты дома…

«Οн полностью контролирует своего зверя», — обреченно подумала я, не зная, как выбраться из-под тяжеленного лиса. Если бы он не опирался на один локоть, точно бы раздавил. А еще хорошо, что постель оказалась мягкой. И если вспомнить о том, что мы творили тут ночью…

Я зажмурилась и тихо застонала.

Ну за что мне все это?!

— Оля? — мгновенно встрепенулся Лисовский и приподнялся на постели. — Тебе больно?

— Да! — свирепо рявкнула я, приподнявшись следом. Но тут лис наклонился и с чувством меня поцеловал, одновременно с этим обняв мои ноги хвостом и издав какой-то новый, совершенно необычный, непонятный, но пробирающий до дрожи горловой звук, мощная вибрация от которого что-то сдвинула, изменила, внезапно перевернула в моей рассерженной душе и заставилa ответить на непрошенный поцелуй.