– В этом мире у тайн есть цена, и нам всем приходится платить. Даже девушке из золота.

Хочется расхохотаться – не потому, что она ошибается, а потому что я знаю, насколько она на самом деле права.

Я все истратила на тайны. Монеты. Время. Страдания. Незабываемые мгновения. Мне пришлось отказаться от детства, от свободы, от малой толики счастья, что у меня была.

Я на собственном опыте познала, как дорого обходятся тайны.

– Мне, как и тебе, приходится выживать, – упрямо твердит Рисса, в ее голосе не слышно сочувствия. – Тебе нужно мое молчание? А мне нужно золото. Такова моя цена.

Секунды тянутся, как вдохи, одна за другой без перерыва. Рисса держит спину прямо, а голову высоко, но я знаю, что на спине у нее еще заживает отметина от удара ремнем капитана Фейна, как у меня заживают ссадины на ребрах.

И все же сильнее всего меня волнуют раны без отметин.

Я немного горблюсь, с губ слетает печальный вздох.

– Мне жаль, что к тебе притронулся капитан Фейн, – тихо признаюсь я. – Прости, что позволила этому зайти так далеко.

Она хмыкает.

– Я делаю это не потому, что он ко мне притронулся, и мне не нужна твоя жалость. Со мной обращались куда хуже, и длилось это куда дольше. К тому же это моя обязанность как наложницы.

Я качаю головой.

– Не говори так. Ты не должна обращать преступление в пустяк. Не со мной, – говорю я ей. – Да, ты наложница, но царская наложница, и тебе надлежит быть только с царем. Но ты к тому же еще и женщина, которая достойна любви и уважения.

На сей раз Рисса откровенно надо мной насмехается, запрокинув голову назад и устремив прищуренный взгляд к падающим с неба хлопьям. Резкий холод касается ее лица, снег падает в рот и сыплется на светлые волосы.

Я скрещиваю перед собой руки, переплетая пальцы в перчатках, словно таким образом могу сдержать бурлящие во мне чувства.

– Что тебя так рассмешило?

Рисса качает головой и продолжает путь, вынуждая меня последовать ее примеру.

– После стольких лет ты до сих пор думаешь, что это реально? – спрашивает она.

Мы проходим мимо стражников и Лу, что хорошо, поскольку так я получаю повод подумать перед ответом.

Это так? Неужели я думаю, что это реально?

Спроси меня Рисса об этом пару месяцев назад, я бы не задумываясь ответила, что Мидас меня любит. Он любил меня с той минуты, как спас.

И все же…

Мой царь меня любит.

Безусловно. Любит так сильно, что решил держать в клетке.

Трещина в стекле возвращается – та, что образовалась, когда я думала, что Мидас передает меня королю Фульку.

Она расходится, как паутина, тонкие, будто шелк, нити расползаются, выявляя несовершенства в чистой любви, которую я всегда испытывала к своему царю.

Сквозь нее трудно увидеть истину. Но разве это моя вина?

Неужели я позволила командиру Рипу посеять во мне сомнения?

– Любовь и уважение существуют, – тихо говорю я, когда мы снова обходим палатку.

Возможно, сейчас, когда разговор касается Мидаса, я в замешательстве, но мои родители любили друг друга. Я мало что помню, но я в этом уверена.

– Может, для кого-то и существуют, – признает она, ее голос тоже становится тише и печальнее. – Но не для таких женщин, как мы.