Смеясь, она рассматривала свое отражение, потом взяла щетку и стала причесывать непослушный пушок внизу. А после занялась цветами, превращая свое тело в цветущий сад. Она сплела венок из самых пахучих и надела его на голову, воткнула в волосы жонкили и туберозы, выложила холм Венеры розами, украсила грудь пармскими фиалками. А после медленно опустилась в шезлонг, стоявший напротив зеркала. Она вся состояла из цветов и была наполнена их запахом.

Одна рука ее легла на грудь, другая неспешно двинулась вниз, к жаркому алтарю, сжались губы, задрожали ноздри, закрылись глаза. Голова ее откинулась, ноги вытянулись, палец исчез между роз, дрожь прошла по прекрасному телу, бессвязные слова, прерывистые стопы, хрипы раздались среди цветов. А затем Флоранс, жрица-отшельница, три раза повторила имя, но не Дениз, а нежное имя Одетты.

Так первый раз за шесть месяцев Флоранс изменила.

Мариэтта, войдя на следующее утро в комнату хозяйки, увидела засыпанный цветами ковер и Флоранс, совершенно без сил лежащую в постели.

— Сделай мне ванну, Мариэтта.

— Ох, мадам…

— Что такое?

— Весь Париж сходит от Вас с ума. Прелестные женщины, очаровательные молодые люди все у Ваших ног!

— А я не заслуживаю их?

— Что Вы, мадам! Я не о том. Хотя бы из стыда перед людьми заведите себе любовника!

— Ты же знаешь, Мариэтта, мне противны мужчины. Вот ты любишь их?

— Одного. Но не всех.

— Эгоизм — вот что главное в мужчинах. Они любят нас только из эгоизма, показывают нас, если мы красивы и талантливы. Я не знала своей матери, а отец мой был математиком, и его интересовали больше прямые и окружности, чем собственная дочь. Он умер, когда мне было пятнадцать, не оставив мне ни денег, ни иллюзий. Он любил повторять, что смерть — это большая проблема, мир — большое целое, а Бог — лишь большая единица.

Я стала актрисой. Но нежная натура научила меня видеть неверные шаги сердечных драм, отказывать авторам, их написавшим, мой успех — это просто поощрение дурного вкуса. Искусство научило меня презирать то, что я играю. Поначалу я произносила роль так, как говорю в жизни, но не добилась успеха. Тогда я стала говорить нараспев, и аплодисменты не заставили себя ждать. Я старательно и вдумчиво готовилась к роли, критики отметили, что это хорошо. А после мне достаточно было лишь делать торжественные жесты, кричать, вращать глазами — и зал тонул в аплодисментах. Женщины не разделяли мое понимание красоты, мужчины осыпали меня комплиментами, но не за мои достоинства. А фальшивый комплимент гораздо больнее искренней критики. Мужчина, которому бы я отдалась, должен обладать превосходными качествами, и если не любить меня, то хотя бы восхищаться. Я зарабатываю достаточно, чтобы не нуждаться ни в чем, слава Богу! Я лучше умру, чем доверюсь мужчине! Отдать ему мои деньги и тело? Никогда!

— А женщины?

— Для женщин я мужчина, господин и муж. Женщина создана, чтобы подчиняться, и я властвую над ними. Женщины умны, но непостоянны и капризны. Но подчиняться женщине, Мариэтта, я тоже не хочу. Быть госпожой самой себе — вот идеал. Делай то, что нравится, и иди, куда хочешь, подчиняйся лишь своим желаниям. Мне никто не имеет права приказывать. Я невинна, невинна, как Брадаманта, Клоринда, Эрминия, мне двадцать два. Я не желаю, чтобы после моей смерти какой-нибудь мужчина сказал: «Она была моя!» Если я и отдам кому свою девственность, то только себе — с наслаждением и болью!