– Так что там с этой девочкой, у которой выскребли глаза?

Джейн, нахмурившись, посмотрела через обеденный стол на своего брата Фрэнки, который отреза́л себе щедрый кусок от жареной бараньей ножки. Их мать целый день провела в кухне, создавая блюда, во всем великолепии расставленные теперь на семейном столе. Баранья ножка была нашпигована зубчиками чеснока и прожарена до идеального промежуточного состояния, когда внутри остается кровь. Вокруг стояли тарелки и салатники, наполненные хрустящим картофелем с розмарином, спаржевой фасолью с миндалем, тремя видами салатов и домашними булочками. Анжела сидела во главе стола с лоснящимся от пота лицом (следствие кухонного жара) и ждала, когда семья поблагодарит ее за это восхитительное пиршество.

Так нет же, Фрэнки понадобилось начать прямо с убийства, и сделал он это, пока нарезал мясо, высвобождая целые ручьи сока с примесью крови.

– Сейчас не время и не место, Фрэнки, – пробормотала Джейн.

– Анжела, еда изумительная, – сказал Габриэль, как всегда внимательный и учтивый зять. – Каждое Рождество вы сами себя превосходите!

– Прошло уже больше недели, – продолжал Фрэнки, ничуть не устрашенный отповедью Джейн. – Какое там сорок восемь часов. – Он посмотрел на своего отца, Фрэнка, и изрек с авторитетным видом: – Если ты не слышал, па, то первые сорок восемь часов после совершения преступления – это самое благоприятное время для его раскрытия. А у бостонской полиции, кажется, до сих пор и подозреваемого нет.

Джейн мрачно нарезала картошку и спаржевую фасоль для своей трехлетней дочки Реджины.

– Ты знаешь, что я не могу говорить о деле.

– Да прекрасно можешь. Мы же здесь семья. И потом, про него столько говорили в новостях – о том, что преступник сделал с девочкой.

– Во-первых, та конкретная подробность насчет глаз не должна была попадать в новости. Кто-то допустил утечку, и я пытаюсь выяснить кто, черт бы его подрал. Во-вторых, она никакая не девочка. Ей двадцать шесть лет, а значит, мы должны говорить о ней как о женщине.

– Ну-ну, ты все время несешь эту пургу.

– А ты все время игнорируешь мои слова. Мама, жаркое – просто высший класс, – сказала она Анжеле. – Как оно у тебя получается таким нежным?

– Все дело в маринаде, Джейн. Я тебе давала рецепт в прошлом году. Ты забыла?

– Нужно будет найти. Только у меня все равно не получится, как у тебя.

– Вырезать глаза у девушки – в этом, наверно, есть какой-то глубокий психологический подтекст, – сказал Фрэнки, всезнающий авторитет по всем вопросам. – Тут невольно задумаешься, что значит такая символика. Возможно, этому типу не нравилось, как на него смотрят девочки… извини, женщины.

Джейн рассмеялась:

– Так ты теперь считаешь себя судебным психологом?

– Джейни, – вмешался Фрэнк-старший, – твой брат имеет право на собственное мнение.

– Мнение о том, о чем он ни шиша не знает?

– Я знаю то, что слышал.

– И что же ты слышал?

– Что глаза у жертвы были вырезаны и преступник вложил их ей в руку.

Анжела стукнула по столу вилкой и ножом:

– Неужели мы в рождественский вечер должны говорить о таких ужасах?