Выбегая из спальни, Айлин молча и очень зло ругала себя последними словами. Как она могла забыть, что случилось в Академии?! Прорыв, смерть магистра Кристофа… Да если мэтр, узнав все, станет ее презирать, он будет прав!

На лестнице она встретила невозмутимого камердинера, почему-то начищающего перила воском, хотя это ведь работа горничной. Айлин едва не сгорела со стыда, вспыхнув и лицом, и, кажется, телом, но пожилой слуга лишь поклонился ей и очень учтиво поинтересовался, чем может служить леди.

— Мою лошадь, — сказала Айлин дрожащими губами. — И передайте милорду, что… Впрочем, ничего не нужно передавать.

Камердинер поклонился, очень умело не глядя на нее. Ни на растрепанные волосы, ни на голые ноги в башмаках, хотя Айлин кожей почувствовала его неодобрение. Но лошадь, уже оседланную, ей привели, и Айлин вскочила в седло, лишь в последний момент сообразив, что это была плохая мысль. Очень плохая…

У нее даже голова закружилась от тошноты пополам с болью, но она стиснула зубы и упрямо сжала колени, радуясь, что у этой кобылы такая мягкая ровная рысь. Об этом в романах тоже не писали! Удивительно бесполезное и лживое чтение, оказывается…

Как Айлин добралась до Академии, она толком даже не поняла. Адептам старше семнадцати выезд в город по правилам был разрешен, но возвращаться-то следовало в пристойное время!

Постучав в калитку возле ворот, она дождалась, пока появится заспанный служитель, и выгребла из поясной сумочки пригоршню серебра пополам с медью.

— Лошадь — в конюшню, и никому не говорить.

Служитель поклонился, и Айлин только тогда поняла, что сказала это в точности как отец: он всегда приказывал слугам очень спокойно, но никому в голову не приходило его ослушаться. Оказывается, это так легко! И то, что ты только что вела себя как шлюха, не делает тебя меньше леди. Во всяком случае, в этом.

Поднявшись на свой этаж, она заколебалась, не свернуть ли в купальни? Теплой воды там уже нет, конечно, но можно ведь и нагреть… Правда, тогда о ночной отлучке точно узнают все, а Айлин еще не совсем обезумела. Поэтому она дошла до уборной и тем же лифом, простирнув его, привела себя в относительный порядок, а потом сняла все-таки испачканные панталоны и выбросила оба злосчастных предмета туалета в уборную. Вот и все — никаких следов.

Иоланда, конечно, давно спала. Но стоило Айлин проскользнуть в комнату, соседка приподнялась на постели, пристально обозрела ее и хмыкнула:

— Ну ты даешь, Ревенгар. Еще немного — станешь на девушку похожа.

Присмотрелась к ней, осеклась и хмуро спросила:

— Ты что, убила кого-то?

— Еще нет, — буркнула Айлин, откидывая покрывало и сдирая с себя мантию.

— А по лицу похоже…

Завозившись, Иоланда села на постели, зачем-то полезла в тумбочку, вытащила пирожное — со своим любимым розовым кремом! — и, подойдя, сунула его Айлин прямо в руки, велев:

— На, съешь. И запомни, он того не стоит.

— Кто — он? — спросила ошарашенная Айлин, оценив небывалую щедрость и заботу. — Чего не стоит?

— Ничего, — твердо заявила Иоланда. — Запомни, нам, девушкам, не бывает настолько плохо, чтоб не помогли три великих «П» — поесть, поплакать и поспать. Вот, лопай, потом можешь порыдать в подушку — только недолго, а то опухнешь — и давай спать. А он того не стоит, я тебе точно говорю.