Что возмущен одной мыслью? Что никогда не оставит учителя с этой тварью, чем бы она ни была?

— Уходите, — холодно повторил фраганец. — И не вздумайте сделать мою… мой риск бессмысленным. Ну же!

И мгновенно, Аластор едва успел заметить его движение, метнулся к твари, прикрывая от нее ученика. Рапира ужалила существо в плечо, в лапу, в морду — и тварь заревела. Махнула передней лапой, пытаясь дотянуться до фраганца — но тот увернулся, а по чешуе лапы потекла темная жидкость…

Кровь? Да, определенно, кровь! Это создание, чем бы оно ни было, испытывает боль, и у него идет кровь, а значит, оно смертно! Но рапира слишком легка и тонка, чтобы ранить тварь хоть сколько-нибудь серьезно, а значит, шансов у месьора нет. Да, тварь неповоротлива, и пока ему удается уворачиваться, но кто знает, сколько это продлится?

— Уходите же, юный болван! — гаркнул фраганец, снова уходя от удара жуткой лапы, и Аластор решился.

Выскочив за дверь и вихрем промчавшись по всему учебному крылу, он взлетел по лестнице на второй этаж и ворвался в охотничий зал, украшенный, кроме чучел, еще и оружием. Где же…

Ага, вот! На дальней стене, над чучелом рыси, висели две скрещенные вольфгардские секиры. Отец рассказывал, что с такими в Вольфгарде ходят и на медведей. Медведей у них в окрестностях не водилось, но кузнец Долгий Мартин, работающий в поместье, лихо метал топор, красуясь на ярмарках, и Аластор как-то, азарта ради, тоже потренировался. Превзойти кузнеца у него, конечно, не вышло, но…

Едва не потянув запястья от резкого рывка и чудом не вырвав крепления из дубовой панели, Аластор сдернул обе секиры и помчался назад.

Ввалился в фехтовальный зал, задыхаясь от бега, словно и не он наворачивал круги вокруг поместья каждый день! Да месьор его на смех поднимет и будет совершенно прав… Лишь бы только был еще жив!

Месьор был жив. И даже держался на ногах, хотя гнусная тварь успела оттеснить его к стене и, кажется, ранить. Присматриваться было некогда, и Аластор, перехватив секиру для броска, резко и громко свистнул.

Тварь замерла.

Безмолвно и как никогда в жизни искренне взмолившись Пресветлому, Аластор свистнул еще раз — и метнул секиру.

Тяжелое лезвие с глухим тошнотворным чавканьем вонзилось в затылок стоящей к нему спиной твари.

«А что, если бить надо было не в голову?! — мелькнула отчаянная мысль. — Что, если череп у него — как у кабана? Да и курица без головы может бегать еще долго…»

Тварь взревела и судорожно засучила лапами, пытаясь то ли отскочить, то ли напоследок достать хотя бы ближайшего врага — но месьор ухитрился скользнуть в сторону и метнуться к Аластору.

— Вы вынуждаете меня заключить… что я никчемный учитель, юноша! — выдохнул он, опуская рапиру, и если бы Аластор не видел д'Альбрэ каждый день пять лет подряд, то ни за что не заметил бы, что эта рапира еле уловимо подрагивает. — Неужели я пять лет учил вас благородному искусству фехтования… лишь затем, чтобы в первом же настоящем поединке вы схватились за это… орудие? Нет сомнений, что вам оно подходит куда лучше, чем рапира… и все же?