Устройство было ненадежным, в общем-то, одноразовым. Я даже закончить его не успел толком. Но оно сработало.

И патрон я сделал сам. Такой, как надо. Пороху побольше насыпал.

Перца отбросило, он с железным звуком брякнулся о ферму и свалился на мост, в сосульки.

— Привет из Тегусигальпы, — сказал я.

Давно готовил. Давно!

Перец лежал, не шевелился. Изо рта и из носа текла кровь. Я еще спросил, не удержался:

— Ну что? Кто тут вторичный продукт?

Перец не ответил. Лежал. Застряв между вертикальными сосульками.

— И вообще, — добавил я, — ты не один такой умный.

А потом сделал то, что тоже давно хотел сделать.

Я прочитал стихи:

Думал, Перец будет крут,

А теперь он просто труп.

Уже не из «Анаболиков», свои. Скромное двустишие, с неточной и слабой рифмой. Но надо же с чего-то начинать?

Жаль, что Перец не слышал. Жаль. Герой… Звезда упала…

Достал фотик, запечатлел, опять не удержался. Для истории пригодится.

Увидел меч. Меч поблескивал рукояткой. Я наклонился и поднял его. Отличная все-таки вещь. Интересно, кто сделал? Круче супербулата, идеальный баланс, лезвие в бешеном узоре.

Трофей. Теперь он принадлежит мне. Теперь он мой. Я спрятал меч в ножны и повесил его за спину.

Вот так, Персиваль Безжалостный, вот так. Я победил. Победил! Но сейчас мне надо спешить. Да, спешить.

— Пока, — сказал я.

И побежал наверх. Наверху у меня было еще много дел.

Он держал Лару долго. Эти трое уходили по склону вверх, к сооружению, похожему на старый стадион. Гобзиков не боялся. Он не боялся, что его убьют, а почему-то знал: это произойдет.

Но этого не произошло. Арбалетчик развернулся и пошагал прочь. Стрелок вроде хотел что-то сказать, но не сказал и тоже ушел. А Гобзиков остался.

С неба повалил снег, очень густой. Гобзиков растерянно озирался. Он стоял и смотрел на убитых медведей. В голове не было ничего. Пустота.

Даже не страшно.

Он опустил Лару, наклонился и похлопал ее по щекам. Щеки были теплые, но Лара не очнулась. Наверняка в дротике было снотворное. Наверняка…

Надо что-то делать. Что-то делать…

Гобзиков хлопнул по щеке и себя. Хлопнул еще, чтобы башка встряхнулась, чтобы мысли подпрыгнули. Почувствовал в щеках колючие иголки, принялся бить еще, еще, еще.

Из носа брызнула кровь. Гобзиков остановился, посмотрел на свои ладони. Тоже в крови. Гобзиков вытер ладони о снег. В голове появился холодный шип, от него расходилось злое морозное серебро, Гобзиков прокусил губу.

Вверх по склону чернели какие-то сараи. Гобзиков распахнул на Ларе плащ, достал нож. Забрался на первый же сарай, срезал с крыши широкий и ломкий лист рубероида, срезал длинный электрический кабель, спрыгнул вниз. Из кабеля и рубероида сделал санки. Ну, что-то похожее на санки. Аккуратно перевалил на эти санки Лару. Впрягся в шнур и поволок.

Тянуть было тяжело, но терпимо. До воздухолета километров, наверное, десять, Гобзиков очень надеялся, что сумеет одолеть их до темноты, оставаться здесь в темноте не хотелось.

Гобзиков шагал. Ориентировался по телемачте, которую было видно даже сквозь снегопад. До мачты добрался часа за два, обогнув город слева.