— Ни хрена и ни хренушечки, — сказал Мартин, когда они уже сели в машину и покатили обратно в Танумсхеде.

— Ну да, — подтвердил Ёста коротко.

Мартин закатил глаза. Похоже, Ёста все еще дуется, ну и черт с ним — пусть дуется. На самом деле Ёста напряженно думал: ему казалось, что во время их посещения коммуны он видел что-то примечательное. Он попробовал сконцентрироваться и припомнить, что же такое мелькнуло перед ним, что-то такое очень простое, очень легкое, но ничего не выходило, хотя свербило где-то совсем рядом и очень отчетливо, прямо как песчинка на глазу. Ёста был просто обязан вспомнить, что же такое он видел.

— Ну и как дела, Анника? Нарыла что-нибудь?

Она отрицательно покачала головой. Ее крайне беспокоило, как Патрик выглядит. Диагноз ему можно поставить без особых усилий: слишком мало сна, слишком мало нормальной еды, зато слишком много стресса. Лицо просто серое, и ходит сгорбившись, как грузчик под мешком. И тут не надо быть гением и обладать проницательностью Анники, чтобы понять, что его так тяготит. Конечно, ей очень хотелось сказать Патрику, что его личные чувства и переживания — это все-таки одно дело, а работа — другое, и как-то их надо разделять, но воздержалась. Ей тоже было не по себе, потому что каждый раз, закрывая глаза, она видела перед собой растерянные лица родителей Ени Мёллер, когда они приходили в участок заявить о пропаже дочери.

— Ты вообще как себя чувствуешь? — спросила Анника участливо и посмотрела на Патрика поверх очков.

— Ну а как ты сама считаешь? Как можно себя чувствовать при таких раскладах?

Патрик нервным нетерпеливым жестом провел рукой по волосам, в результате разлохматил их совершенно и стал похож на сумасшедшего профессора из мультика.

— Значит, как я подозреваю, дерьмово, — без обиняков констатировала Анника.

По большому счету она никогда особенно не стеснялась в формулировках и предпочитала называть вещи своими именами, дерьмо ведь всегда дерьмо и дерьмом воняет, поливай духами или не поливай. Для нее это было своего рода жизненным девизом.

Патрик улыбнулся:

— Да, вообще-то что-то в этом роде. Ну да фиг с ним, хватит об этом. В регистрационных записях нашлось что-нибудь?

— Нет, извини, к сожалению. Нет никаких упоминаний о каких-то еще детях от Йоханнеса Хульта, и я бы не стала особенно рассчитывать на то, что они найдутся в других районах.

— Но все-таки, возможно, у него все же были дети и их просто не зарегистрировали?

Анника посмотрела на него, как на больного на всю голову, и фыркнула.

— Ну конечно, слава богу, нет никакого закона, который заставлял бы мамаш признаваться, от кого у них дети. Так что, само собой, ребенок, может быть, и скрывается под графой «отец неизвестен».

— Так, дай я попробую угадать: и этих детей, по-видимому, немало…

— В общем-то необязательно, все зависит от того, как широко, я имею в виду географически, проводить поиск. У нас в округе народ по большей части на редкость добропорядочный и респектабельный или, по крайней мере, хочет таким казаться, и, потом, ты уж, пожалуйста, не забывай, что речь идет не о сороковых годах. Йоханнес шустрил тут в шестидесятых — семидесятых, а тогда уже не считалось превеликим позором заводить детей вне брака. Можно даже сказать, что в определенные периоды шестидесятых это считалось почти что обычной вещью.