Тело Иссерли тонуло не так стремительно, как голова; сначала оно попыталось обрести новый центр тяжести, удержаться на плаву, но в конце концов тоже ушло на глубину. Струйка пузырьков вырвалась из носа и ушей Иссерли. Рот ее был широко раскрыт, но она не дышала.
Через пару минут Иссерли открыла глаза. Сквозь зеркальную поверхность воды и ее собственные волосы, вьющиеся, словно водоросли, она разглядела свет солнца, искаженный и далекий, будто прорывавшийся в открытую дверь в конце длинного темного коридора. Когда легкие Иссерли начали лопаться от недостатка кислорода, свет этот расплылся и стал как бы шире, а затем начал мерцать в такт мучительным ударам сердца. Лора было всплывать.
Оттолкнувшись от дна, она высунула из воды голову и плечи, хватая ртом свежий воздух и пытаясь смахнуть с лица мокрые волосы, моргая и отфыркиваясь. Позвонки смещались и щелкали, по мере того, как на них вновь наваливался вес ее тела – отвратительный скрежещущий звук где-то в глубине организма.
Как только глаза Иссерли оказались вне воды, солнечный свет сразу перестал пульсировать и мерцать: теперь он лился через грязное окошечко ванной равномерным, горячим потоком. В его лучах головка душа сверкала, словно лампа, а паутина на потолке искрилась, как те клочки овечьего руна, что часто застревали на изгороди из колючей проволоки. Керамическая крышка на бачке унитаза сияла так, что на нее больно было смотреть, поэтому Иссерли сразу перевела взгляд на восково-матовый корпус, на котором была словно вытатуирована маленькая синяя надпись «Армитедж Шэнкс»[6] – смысл этой надписи Иссерли так и не могла до сих пор расшифровать, хотя учила язык уже столько лет. Бак с горячей водой булькал и икал, как делал это всегда, когда Иссерли принимала ванну вместо душа. У ее ног журчала и шипела вода в забитых ржавчиной латунных кранах. На зеленой пластмассовой бутылочке с шампунем было написано «ДЛЯ ЕЖЕДНЕВНОГО УПОТРЕБЛЕНИЯ». Все вернулось на свои места. Амлис Весс уехал, а она осталась, и уже наступил следующий день. Ей следовало знать с самого начала, что все кончится именно так.
Иссерли откинула голову назад, поместив свой раскалывающийся от боли затылок на керамический край ванны. С потолка прямо над ней свисали полосы и лохмотья ядовито-зеленой краски, облезшей за долгие годы от воздействия горячего пара. Они походили на геологические пласты, только были гораздо тоньше. Разрушение задело уже несколько слоев. Из того, что Иссерли удалось отыскать на этой планете потолок сильнее всего походил на ландшафт, среди которого прошло ее детство. Она опустила глаза.
Под зеркальной водной поверхностью ее тела не было видно; если не считать кончиков пальцев на ногах и выпуклостей грудей. Она посмотрела на эти чужеродные холмы плоти, с легкостью представив себе, что они принадлежат вовсе не ей. В ярко освещенной солнцем воде они казались ей скалами в океане, которые обнажаются во время отлива. Они висели словно камни у нее на шее и тянули ее вниз. Амлис Весс так никогда и не увидит ее без этих двух искусственных наростов, он так никогда и не узнает, что в свое время Иссерли обладала такой же гладкой грудью, как он. Твердой и лоснящейся, покрытой блестящим каштановым мехом, от одного вида которого мужчины чуть не падали в обморок.