Утром в коридоре Чурлов долго косился на горбатенького, - костюмец мятый, узкий, ботинки со шнурочками и рантиком, чуть ли не совковые еще, с личиком вздорным мужичонку. Чурлов с мужичонкой заговорил, поукорял за надоедливость и в то же время за молчаливость, пожурил за возможную принадлежность к компартии. Во время слов о компартии мужичонка как-то распрямился, чуть даже раздался в плечах, но продолжал молчать. Такая подозрительная тупость пришедшего стала Сергей Заремовича утомлять.
- А знаете ли вы, таинственный молчун, что я могу сейчас и прямо сюда вызвать ФСБ? И они приедут! Да что там - примчат! Вам ведь наверняка было известно, куда шли! - многозначительно напирал Чурлов. - А ФСБ, оно японских чаепитий разводить не станет! В застенок! В подвал! Да они вас... Они... - стал даже задыхаться от гнева гениальный оптик. - Дайте сюда руку, - внезапно предложил Чурлов. - Давайте, не трусьте! Я ведь все ихние штучки знаю! И научу вас, как быть! Это на руке у вас как раз, может, и записано. Ну же! Давайте её!
Посетитель с сомнением глянул на Чурлова, но правую руку, нежно улыбнувшись и засияв при этом чистыми отроческими глазками, вверх ладошкой протянул.
Ладонь мужичонки, в противоположность одежде, оказалась мягкой, широкой и абсолютно чистой.
Чурлов травлено озирнулся. В коридоре второго этажа никого не было. Ушатый с Нелепиным еще не приехали, что делать с ладошкой, как разобраться во всех паутинках хиромантической фигни, геноптик, понятно, не знал. Оглянув окрестности вторично и приговаривая: "Они же вам по суставчику ручки-ножки переломают! Они же вам - рраз!" - Чурлов поддернул руку посетителя к самым глазам, как бы желая на ней что-то рассмотреть, но вместо этого, сам не зная почему, резко грызанул, а потом даже и похрумтел во рту мизинцем незнакомца. В мизинце что-то предательски хрустнуло, пришедший яростно-протяжно взвыл, а Сергей Заремович, почувствовав, что слюна его стала вдруг гадко-соленой, задумчиво развернулся и, тихо плюя кровью на пол, но попадая при этом на стены, побрел прочь.
Сразу скандал замять не удалось. Укушенный оказался Владимиром Феоктистовичем Свечным со Старой площади, референтом. Скромненькая его одежда - подлым маскарадом. Свечного по очереди уговаривали доктор, завхозы, сам Ушатый, замы. Здесь же на фирме пришитый и забинтованный хирургом палец грели по предложению генерала какими-то живительными лучами, самого Свечного поили коньяком "Васпуракан", обещали дорогие за счет фирмы лекарства и поездку на остров Крит.
Свечной же, давно вынырнувший из сухого облачка боли, в которое совсем уж было погрузился, - про себя трубил во все трубы: то, что требовал от него Дюдя, будет теперь беспременно исполнено! Подосланный чтобы договориться об одной простенькой вещи, он возвращался с ворохом ценнейшей, собранной простым, но проверенным методом подслушиванья, информации. И все благодаря начинающему вурдалаку Чурлову! "Ай кровососы! Ай племя сучье, незнакомое! Здравствовать им и процветать!" - радостно сочинял про себя похвальные оды для Старой площади Свечной.