Ликарион Синицын и тогда слыл уже - и, надобно заметить, был - звездой ярчайшей светимости: эдакий голубой Ригель из созвездия Ориона. Несмотря на молодость, - ему едва перевалило за тридцать, - он был уже старшим научным сотрудником и доктором наук, работал в сверхсекретном институте и прославился тем, что никто не знал и даже не мог предположить, чем Синицын занят.

Маленький, худой, изящно-гордый, по-житейски наивный, белый и пушистый, как цыпленок, Ликарион, с рюмкой в руке, долго смотрел в глаза сидевшего напротив Вали Дурнева, потом тихим, но чистым дискантом, не обращая внимания на сыпавшийся через стол студенческий гам, сказал:

- Удивительно. Переменное свечение! Такого я не встречал еще. Надо или выправить, или...

Слова эти непонятные и предопределили судьбу ученого Вали: он стал работать с маленьким Ликарионом в сверх- и суперсекретном институте.

При первой же официальной встрече в институте Ликарион объяснился.

- Я взял вас потому, Валя, что вы - феномен. Ваши зрачки находятся в странном состоянии: то затухают, то вновь загораются. Это свет души. Она то уходит, то вновь возвращается к вам. Поверьте мне. Я на этом собаку съел! Здесь съевший собаку ласково закашлялся и продолжил звенеть чистым отроческим дискантом: - Это надо поправить. И мы поправим! Кроме того, школа профессора Экономца меня вполне устраивает. Вы правильно выбрали учителя, Валя! А еще я слышал, - удивлялся дальше маленький Ликарион, - что в аспирантуре вы вплотную интересовались физической химией и теориями академика Семенова, а также зеркалами Козырева, геоаномальными зонами, даже Игнатием Брянчаниновым. Тоже к месту! Так к месту, что, пожалуй, и за работу пора.

Маленький Ликарион, все так же веселясь и светясь, убежал, оставив умного Валю недоумевать и сомневаться по поводу ненаучного бреда, предстоящей работы и даже психической полноценности самого Ликариона.

И поначалу недоумения Дурнева подтвердились. Простенько, в какую-нибудь рабочую робу, в синенькие халатики одевшись, ехали они с Ликарионом то в студенческое общежитие, то в одну знаменитую в ту пору своими веселыми нравами гостиницу близ ВДНХ. Или в больницу ехали. А то, бывало, и в морг. Ликарион брал с собой плоский металлический чемоданчик и начиналось: замеры, съемки, подключения, дежурства в темных комнатах и подглядывания через кем-то заранее подготовленные щели то за совокупляющимися, то за умирающими. Во всех таких подглядывательных комнатках было полно приборов, экранцев, проводов. Всем этим богатым инструментарием науки Валя Дурнев быстро овладел. Овладел он и системой съемки и записи увиденного, а она была сложной. Только мертвые, которых Ликарион продолжал настойчиво и, на взгляд уже во многом разобравшегося Вали, фанатично досматривать, Дурневу не нравились! За мертвыми не подглядывали - незачем было, - но их трогали, переворачивали, прикрепляли ко рту и к горлу маленькие сверхчувствительные пленки, спецзеркала, датчики! И это было хуже и постыдней подглядыванья за живыми.

- Ничего, ничего, - звенел серебряным дискантом маленький Ликарион. Скоро только живыми заниматься будем. И как будем! В двадцать первый век мы, Валя, войдем с уловленной, осмысленной и взвешенной суперматерией! Материей души!