Анатолий содрогнулся. Он понимал, что сидевший перед ним гость откровенно рассказывает о том, чем могло все это закончиться. Неужели он действительно об этом не думал? Нужно было забирать деньги и убегать куда-нибудь подальше. В Сибирь, в Казахстан, в Прибалтику. Спрататься и жить где-нибудь несколько лет, пока о нем не забудут. Хотя… разве такие люди что-то забывают? Он посмотрел на лицо своего гостя. Они бы искали его тысячу лет и все равно бы нашли.

– Да, – сказал гость, словно прочитавший его мысли, – ты бы никуда от нас не сумел сбежать. Мы бы все равно тебя нашли. Неужели ты думаешь, что мы можем позволить себе оставить такие деньги без присмотра? Неужели ты думаешь, что можно просто приехать в старый дом, достать из подвала деньги и забрать их в Москву? И тебя никто не будет искать? Всю свою оставшуюся жизнь ты бы жил с этим ощущением чужого взгляда за своей спиной. Всю жизнь. Но только тогда вместо тебя пришлось бы наказать и других людей. Многих людей. Возможно, и мне пришлось бы отвечать за твой идиотский поступок.

– Я все верну, – пообещал Анатолий, – только не трогайте мать и сестру. Это я виноват, – сказал он с отчаянием обреченного.

– Конечно, ты виноват, – согласился гость, – но и я тоже виноват. Это ведь я одиннадцать лет назад рекомендовал твоего отца в качестве нашего казначея.

– Что? – выдохнул Анатолий. Его уже ничего не могло удивить, но подтверждение самой дикой версии его действительно потрясло.

– Мы сидели с ним вместе, – пояснил гость. – Он тебе никогда не рассказывал, что у него в лагере был молодой «Бакинский Друг»?

– Нет, никогда. Он вообще никогда не говорил о годах, проведенных в лагере. Это было табу. Он никому и ничего не рассказывал.

– Восемь лет своей жизни твой отец провел в лагерях, – напомнил «Бакинский Друг», – восемь лет. И как провел! Его туда отправили совсем мальчиком, ему было только двадцать два года, а мне восемнадцать. Два мальчика. Только он был бывший фронтовик, имевший два ордена Славы, а я «чурка» – полуазербайджанец, полуармянин, которого каждый мог обидеть. Вот тогда он меня под свою защиту и взял. Два года мы с ним вместе на нарах провели, пока нас не разлучили. Два года мы с ним были как братья. А мы ведь жили в бараке, в котором правили «суки». Знаешь, что это такое?

– Нет.

– «Стукачи лагерные», «ссучившееся племя», «доносчики». Каждый день в бараке кого-то резали. Твоего отца дважды пытались достать. Он ведь правильный был, считался настоящим «мужиком», в дела лагерные не лез, но и спуску «сукам» не давал. Два раза его резали, и два раза мы всем бараком его спасали. Два года в таком месте, после которого даже тысячу лет в аду покажутся тебе раем. Понимаешь меня?

– Он никогда не рассказывал, – ошеломленно пробормотал Анатолий, – я ничего такого не знал. Хотя видел порезы на его теле. Но я думал, что это фронтовые ранения.

– Фронтовые ранения у него были в других местах, – жестко сказал «Бакинский Друг», – а резали его в нашем бараке за то, что был настоящим «мужиком». За то, что вел себя правильно и никого не сдавал. А потом нас разлучили. Меня в другой лагерь перевели и освободили. Потом снова арестовали и снова выпустили. А твой отец сидел. Для нашего государства он был гораздо опаснее, чем я, обычный вор и грабитель. Он посмел рассказывать всем о том, как удобно устроены дороги в Пруссии, как они наладили свой быт. Этим он подрывал основы социализма, пропагандировал чуждый, капиталистический образ жизни. Вот такая чушь. И поэтому он сидел, а мы, профессиональные воры, выходили и снова грабили. И снова нас сажали и выпускали по аминистям. А он сидел. Восемь лет сидел как проклятый.