Фабрику открыл в 1952 году Фабиан Лоренс. Он происходил из семьи потомственных рыбаков и, как заведено, должен был пойти по стопам отца. Но рыболовство все больше приходило в упадок, а молодой Фабиан оказался и достаточно честолюбив, и достаточно смышлен для того, чтобы не довольствоваться прозябанием и скудным куском хлеба, как его отец.
Когда Фабиан начинал свое консервное дело, у него не было ничего, кроме собственных рук и головы. А когда он умер в конце семидесятых, то оставил жене Нелли процветающее предприятие и весьма значительное состояние. В отличие от Фабиана, очень популярного в поселке и любимого его жителями, Нелли считали черствой и надменной. И когда она изредка показывалась в поселке, то производила впечатление королевы, дающей аудиенцию своим покорным подданным. Она появлялась здесь настолько редко, что каждый ее визит становился местной сенсацией, а слухи и пересуды не утихали потом несколько месяцев.
В комнате стало так тихо, что можно было услышать, если бы на пол упала иголка. Госпожа Лоренс милостиво приняла помощь Хенрика по избавлению ее от мехов и, взяв его под руку, прошла в гостиную. Сначала она направилась к сидящим на диване Биргит и Карлу-Эрику. Проходя по комнате, она время от времени слегка кивала, здороваясь с некоторыми из собравшихся. Когда она подошла к родителям Александры, разговор опять понемногу возобновился. Светский треп о том о сем, в то время как все напряженно пытались услышать, о чем говорят там, у дивана.
Одной из удостоенных милостивого кивка была Эрика. В некотором роде она относилась к избранным, как местная знаменитость. Видимо, поэтому после смерти родителей Эрика получила приглашение на чай. Нелли Лоренс сочла ее заслуживающей подобной чести. Эрика вежливо отклонила приглашение и извинилась, сославшись на плохое самочувствие. Она с любопытством рассматривала Нелли, выражавшую глубочайшее сочувствие Биргит и Карлу-Эрику. Эрика очень сомневалась, что в холодном сердце Нелли нашлось бы место для какого-нибудь сочувствия вообще. Очень тощая, с узловатыми руками, сучьями торчащими из великолепно сшитого платья, она наверняка всю свою жизнь голодала, чтобы оставаться модно-стройной, но не понимала, что то, что воспринимается естественно и к лицу человеку в юности, станет с возрастом совсем не так красиво. Ее заостренное, с резкими чертами лицо удивляло своей неожиданно гладкой кожей без единой морщинки, за что, как заподозрила Эрика, следовало благодарить скорее не мать-природу, а пластического хирурга. У Нелли Лоренс были очень красивые волосы — густые, серебристые, собранные в элегантный пучок и затянутые настолько крепко, что кожа на лбу немного натягивалась, что придавало ее лицу постоянно недоуменный вид. Эрика прикидывала, что Нелли перевалило за восемьдесят. Ходили слухи, что в юности она была танцовщицей в Гётеборге и встретила Фабиана Лоренса, когда выступала в кордебалете в заведении, к которому порядочная девушка не подошла бы на пушечный выстрел. И Эрике показалось, что она замечает балетную выправку в по-прежнему грациозных движениях Нелли. Согласно официальной версии, она никогда не имела никакого отношения к кордебалету, а была якобы дочерью консула из Стокгольма. После непродолжительного, в несколько минут, разговора Нелли оставила наполовину осиротевших родителей Александры, вышла из комнаты и присела возле Джулии на веранде. Никто из присутствующих и виду не подал, насколько странным это выглядит. Все продолжали разговаривать, посматривая одним глазом на странную парочку.