— Я не знаю, что мне делать, Эрика. Что будет со мной и детьми? Куда нам деваться? Как я себя обеспечу? Я слишком долго просидела дома, я ничего не умею.

Эрика видела, как Анна крепко сжала столешницу, будто физически пытаясь удержать ситуацию.

— Ш-ш, не думай сейчас обо всем этом. Все образуется. Утро вечера мудренее. И ты можешь оставаться здесь с детьми столько, сколько захочешь, — дом ведь и твой тоже.

Эрика слегка улыбнулась и увидела, к своей радости, ответную улыбку на лице Анны. Анна вытерла рукой под носом, задумчиво разглядывая узор на скатерти.

— Чего я сама не могу понять, так это того, как допустила, чтобы он зашел так далеко. Он ударил Эмму. Как я могла позволить ему ее ударить? — Она снова вытерла нос, но на этот раз носовым платком, а не рукой. — Почему я позволила ему ударить Эмму? Ведь в душе я знала, что это рано или поздно случится, но предпочитала закрывать глаза ради собственного удобства.

— Анна, если я что-то знаю на сто процентов, так это то, что ты никогда не осознавала, что он может обидеть детей.

Эрика потянулась через стол и взяла сестру за руку. Рука оказалась неожиданно тонкой, с хрупкими, как у птицы, косточками, которые, казалось, могли сломаться, если сжать чуть сильнее.

— Чего я совсем не могу понять в себе самой, так это почему, несмотря на все, что он сделал, какая-то часть меня все еще любит его. Я так долго любила Лукаса, что эта любовь стала частью меня, частью того, кто я есть. Но другая часть меня ненавидит его за то, что он сделал. Я хочу взять нож и разделить себя на части, потому что чувствую себя мерзкой и грязной.

Дрожащей рукой она провела себе по груди, как бы разделяя себя на две части.

— В этом нет ничего ненормального, Анна. Тебе не надо стыдиться. Сейчас тебе надо сосредоточиться только на том, чтобы начать жить нормальной жизнью. — Она сделала паузу. — Но первое, что ты просто обязана сделать, — это заявить в полицию на Лукаса.

— Нет, Эрика, нет, я не могу.

Слезы полились по ее щекам, и несколько капель повисли на подбородке, прежде чем упасть вниз и оставить на скатерти мокрые пятнышки.

— Нет, Анна, ты должна. Ты не можешь позволить ему остаться безнаказанным. Только не говори мне, что ты можешь смириться и жить дальше после того, как позволила ему почти сломать руку твоей дочери, а он за это не ответил.

— Нет, я не знаю, Эрика, у меня мысли путаются, у меня голова словно набита ватой. Я не в состоянии думать об этом сейчас. Может быть, позже.

— Нет, Анна, не позже, сейчас. Позже может быть слишком поздно. Ты должна сделать это сейчас. Завтра утром я поеду с тобой в полицейский участок. Ты обязана это сделать, и не только ради детей, но и ради себя самой.

— Я не уверена, что у меня хватит на это сил.

— Я знаю, что хватит. В отличие от тебя и меня у Эммы и Адриана есть мама, которая их любит и на все для них готова. — Эрика не смогла скрыть горечь, прозвучавшую в ее голосе.

Анна вздохнула:

— Ты должна выбросить это из головы, Эрика. То, что папа по-настоящему был нашим единственным родителем, я приняла давным-давно и перестала ломать себе голову, почему так вышло. Что тут поделаешь? Кто знает, может быть, мама вообще никогда не хотела детей. Может быть, мы оказались совсем не такими, как она ожидала. Мы никогда теперь не узнаем, и совершенно незачем все это пережевывать. Хотя из нас двоих мне повезло больше, потому что у меня была ты. Может быть, я никогда тебе об этом не говорила, но я прекрасно понимаю, что ты для меня сделала и кем ты для меня стала. А у тебя, Эрика, никогда не было того, кто заботился о тебе вместо мамы. Но ты не должна горевать и убиваться по этому поводу. Обещай мне это. Ты думаешь, я не видела, что ты сама изводишь себя, и чем дальше, тем больше? Довольно себя мучить, это тебя убивает. Перестань все время возвращаться в прошлое, Эрика. Мне кажется, что тебе встретился кто-то по-настоящему хороший, и ты не должна упускать такую возможность. Я хочу, чтобы ты тоже стала мамой.