Бобровский двинулся к выходу, но Рита вдруг окликнула его:
— Лёша, это ты, что ли?
Он смущённо развёл руками.
— А что не признаёшься? — Рита отложила книжку. — Я вижу, вроде знакомое лицо. Но я постоянных покупателей всех помню. Какими судьбами?
— Ну вот, решил зайти, — сказал он.
— Хочешь вернуться? Но нам никто, блин, не требуется. Несколько точек закрылись по городу. А что это у тебя в руке?
Бобровский показал ей буклет.
— А, это говно! — Рита махнула рукой. — Ну, я рада тебя видеть. Чего ты мнёшься? Что это с тобой? Ты болеешь, что ли?
— Здоров, кажется, — ответил Бобровский. — Так что, нет белорусских?
— Нет, говорю же. Больше не берём. Слушай, ты чего так выглядишь плохо? Тощий, бледный. Как из Бухенвальда освободился.
Рита вышла из-за прилавка и оглядела его внимательно.
— Лёш, у тебя рак, что ли?
— Нет. Не думаю, — сказал он.
— Ты сходи в поликлинику, проверься. Мало ли. У меня отец так умер. Болело, болело, ходил, ходил, пошёл в больницу, а там уже четвёртая стадия. Упустил время.
— Сочувствую, — сказал Бобровский.
— Спасибо, конечно. Но это было двенадцать лет назад. Я ещё в универе училась.
— А, ясно. Как твой ребёнок?
Бобровский не помнил, сын у неё или дочка.
— Спасибо, всё хорошо, — ответила Рита. — У бабушки сейчас в деревне. Знаешь что, пойдём наверх, посидим. Я как раз на обед собиралась.
— Ладно, — сказал Бобровский.
Поесть и правда было нужно. Сколько дней он не ел?
Рита заперла стеклянную дверь павильона. Они поднялись на последний этаж, в «Ресторанный дворик». Там было полтора десятка небольших закусочных и зал, заставленный пластиковыми столами и стульями.
— У меня есть скидочная карта, — сказала Рита. — Можно взять любой обед за сто рублей. Кроме «Макдоналдса», «Бургер Кинга» и «КFC». Да, в «Теремке» тоже карта не действует. Это нам хозяин выдал. Помнишь его?
Алишер. Интересно, мне по ней дадут два обеда? Давай сначала я возьму что-нибудь, а потом отдам тебе карту.
— Можно и так, — ответил Бобровский и сел за столик. — Я тут подожду.
Рита взяла себе полноценный обед: куриный суп, пюре с котлетами и чай. Отдала Бобровскому скидочную карту.
— Давай к окну пересядем, — сказала Рита.
— Как скажешь.
Он купил тарелку борща и стакан чая, всё в пластиковой посуде. Вид из окна открывался на автостоянку. Бобровский рассеянно поискал машину Германа. Её уже не было.
— Что потерял? — спросила Рита.
— Просто смотрю на машины, — ответил Бобровский.
— Терпеть их не могу. Дышать совсем нечем. Я бы в деревню уехала жить, но там работы никакой нет.
Потом они молча ели. Бобровскому не понравился борщ, слишком водянистый. Рита расправилась со своим обедом и расслабленно откинулась на спинку стула.
— Теперь передохнём, — сказала она. — Рассказывай.
И тут же, будто дала себе команду, стала рассказывать.
— Я ведь замуж вышла полгода назад. За водителя троллейбуса.
— Поздравляю.
— Да мы уже разошлись. Он неплохой мужик и непьющий. С ребёнком подружился. Но всё время таскал домой всякий хлам с улицы. То какие-то старые одеяла припёр, которые у подъезда валялись. Потом целый мешок старых ботинок, все драные. Говорила ему, что это нам не надо. Без толку. Газовый баллон принёс, пустой. У нас уже тараканы завелись. Он мне говорит, я его притесняю. Ну, ага. А превращать жильё в помойку — нормально? Правда, не пил. А ты ведь тоже непьющий, Лёша?