А вот это уже за гранью. И как мне реагировать на такую «вербовку»? Ведь мои беседы с Генсеком — это по-любому гриф секретности. С другой стороны, Щелоков — мой покровитель и пока еще играет в команде Романова. Просто хочет держать руку на пульсе.

— Обсуждали, что делать с пьянством населения — я принимаю решение использовать министра в своих целях — А особенно с курением. Статистика по раковым заболеваниям растет, смертность тоже высокая… Ну вот Григорий Васильевич попросил подумать на этот счет.

— И что придумал? — спрашивает Щелоков, явно потеряв интерес к теме — Ни в одной стране мире не удалось справиться с этой заразой.

Ага, министр то у нас некурящий! И не очень любит тех, кто при нем смолит.

— Только не рассказывай мне тут сказки про спорт и прочую самодеятельность. Пробовали уже, не работает. Нет, оздоравливать население, конечно, надо, но курильщиков меньше не становится.

Ага, по статистике у нас курит половина всех мужчин и треть женщин. А потом удивляемся, отчего рак легких — в десятке причин смертности.

— Придумал один способ. Будет даже отлично, если вы сами его расскажете Григорию Васильевичу — кидаю министру приманку — Этот способ, кстати, по вашему ведомству. Надо под страхом уголовного наказания запретить продавать сигареты и папиросы всем без исключения подросткам 1965-го года рождения. На всю жизнь. Сейчас им по четырнадцать лет, ни к каким волнениям это не приведет, население только одобрит заботу о детях. В следующем году запретить табак для 66-го года. И так далее. Через двадцать-тридцать лет у нас в стране практически не останется курильщиков. Причем произойдет это безболезненно, просто благодаря смене поколений.

— Ну ты даешь! — покачал головой Щелоков — Слушай, а может и для моих уголовников что-нибудь такое придумать? Ну, чтобы в следующих поколениях не было всех этих воров в законе и прочих рецидивистов.

А вот тут, товарищ министр, вы по адресу попали. Еще в своей «прошлой жизни» я думал о реформе УПК.

— Такой же способ. Внести изменения в уголовный кодекс. Третья ходка — автоматически пожизненная. Придется, правда, построить для такого контингента специальные зоны, отделить от молодняка, чтобы не передавали блатную романтику — но оно того стоит. Если человек в третий раз идет на преступление — он уже явно не сможет жить в обществе. Его не перевоспитаешь. И такого преступника надо раз и навсегда изолировать.

Министр задумчиво на меня смотрит. Ну же… Разве я предлагаю новый Гулаг? Никак расстрелов из-за возможных судебных ошибок, никаких «беломорканалов»…

— Очень жестко, даже жестоко — наконец, произносит Щелоков — Но если по тяжким и после достижения возраста в тридцать лет… Может и сработает.

— …Соки, чай, кофе…?

Над моим ухом раздается приятный женский голос, и меня окутывает легким флером дорогих импортных духов. Сонно приоткрываю один глаз и первое, что я вижу — красивые женские ноги. Заинтересованным взглядом окидываю ладную фигурку девушки, затянутую в темно-синюю форму. В моей голове тут же всплывают слова Высоцкого: «Вся стройная, как ТУ, та стюардесса — мисс Одесса…». Нарочито медленно перевожу взгляд на лицо, склонившееся надо мной… Не мисс Одесса, но очень даже ничего…очень! И взгляд у девушки такой… оценивающий. Она явно узнала меня, но виду не подает… Нашу с ней игру в гляделки безжалостно прерывает Клаймич, сидящий рядом.