Что до золота – его скупали всегда.

Так что не слишком ли много подозрительности к возможным совпадениям? Не поиск ли смыслов там, где их нет? Надо ли искать адресатов послания, предполагать все угрозой или предупреждением?

Город вокруг радовался и не видел беды, и только тревожное чувство касалось сердца.

Поэтому семья встретит новый год здесь, застолбив поместье на Измайловском острове за собой. Остальным не должны быть важны его мотивы и причины – принц по-прежнему посещал Кремль и вставал у отца за спиной, вызывая раздражение, злость и зависть, но оставаясь при этом доброжелательно невозмутим. Как, впрочем, и всегда – таковы правила. Десятки людей следуют по пятам, записывая, с кем он встретится, как и на кого посмотрит. Радушная улыбка поднимет цены на акции, а гневный взгляд может привести к банкротству. Любой влиятельный человек – доброжелательно невозмутим.

И только дома, в стенах Измайловского поместья, можно быть совсем другим человеком – хмурым и напряженным в одиночестве, искренне влюбленным при жене. Но главное – бесстрашным, отчаянным, веселым, шебутным, смешным, добрым и строгим отцом.

Цесаревич оправил сбившийся воротник и с теплотой в душе заглянул меж деревьев – где-то там бегает его сын, с неугомонностью пятилетки то воздвигая крепости из снега и льда, то прикармливая местных белок – наглых еще с того времени, когда Дмитрий сам там бегал.

В поместье было достаточно безопасно, чтобы носиться одному – тем более в сопровождении одного из предков, которых малыш научился призывать и ввязывать мертвых «виртуозов» в свои игры. Несмотря на то, что предки не умели разговаривать, и были лишь тенью самих себя – но азарта и разговорчивости малыша хватало на двоих.

Впрочем, игры – играми, но за спиной уже приготовился ужин, и пора бы молодому Рюриковичу вернуться домой.

– Иван, – громко окликнул Дмитрий сына.

Недовольно каркая, взлетела спугнутая голосом стая воронья с высоких ветвей. Давно пора завести сокола – и сыну практика, и другой птицы вокруг не будет.

Сделав себе пометку и не дождавшись ответа ребенка, Дмитрий вздохнул и зашагал к деревьям.

Опять, наверное, увлекся и не расслышал голос отца за собственными монологами…

С глухим звуком справа и сзади упало нечто нетяжелое, вызвав легкое недоумение.

Но не успел цесаревич обернуться – как буквально под ноги к нему с тем же звуком рухнула мертвая черно-серая птица. В перекореженной позе, с распахнутыми крыльями. Ворона.

– Тревога! – Закричал Дмитрий, бросив огненный шар над головой, тут же взорвавшийся ярким сигнальным заревом.

А сам рванул вперед, среди падающих мертвыми птиц, выкрикивая имя сына.

Пока не нашел его под тенью высокого и толстого дуба.

В руках бездыханного малыша – яркий и цветастый мяч. Вернее, лопнутая пленка, под которой железный шар с сотнями игл, часть которых вонзилась Ивану в ладонь.

Ярость и отчаяние рвануло из груди, воплотившись в шесть полупрозрачных мужских силуэтов, двое из которых тут же склонились к сыну, не давая заразе растечься по телу, фиксируя повреждения и снабжая энергией мозг.