— Скажи, — протянул Рогов, до которого доходило медленно: слишком много полных поворотов кругом за один день, — так Константин не сидел при Сталине?

— Ну откуда ему было сидеть. Он у староверов вырос, не воевал даже. Тут в Камышинском боялись их трогать, в военкомате-то районном. Они своих не выдавали, ну, их и не трогали. Не то б пожгли тут все — я тебе говорю, суровая же секта была.

Она замолчала. Минут десять шли молча, продираясь через бурелом; признаков жилья не было. Рогов всерьез перепугался — Анна говорила непонятные, всю его стройную систему перевернувшие вещи. Вдруг она безумна? Путешествие с сумасшедшим из старого его сна повторялось который уж раз за сутки.

— А куда мы идем-то? — стараясь придать голосу как можно больше беззаботности, спросил он.

— Говорю же, выведу тебя, — отвечала она не оборачиваясь; но в голосе ее клокотал теперь какой-то призвук, предвкушение. — Скоро уж, скоро.

А ведь в систему Чистого, подумал Рогов, вполне вписывается такой ход: отведет меня от всех и будет мучить одна; какая ей знакома любовь, кроме мучительства? А если я, допустим, скручу себя и сумею-таки ударить, даже оглушить женщину, то куда я отсюда денусь? Мне и днем отсюда не выйти, не то что ночью.

— Скоро, скоро, — повторила Анна, и еще через пять минут беспорядочной, быстрой, петляющей ходьбы им открылась небольшая круглая поляна, в середине которой смутно виднелся скособоченный дом.

— Изба охотничья, — сказала Анна, наконец оборачиваясь. — Сама нашла. Тут будешь жить.

— Ты же меня хотела в Чистое вывести! — крикнул Рогов.

— Эх, новый, новый. — Анна покачала головой. — Никогда ты в закон не въедешь. Закон ведь что? Обманка. Только так в суть-то и влезают. Привыкнешь, что все тебе врут, — ну и начнешь за обманной маской вещей различать их истинный облик. — Она заговорила как по писаному, пересказывая, вероятно, проповеди Константина. — Вот пошел ты со мной, думал: я тебя так возлюбила, что к людям выведу. Верно, выведу, да только не к людям, а от людей. Был ты общий, а станешь мой. Когда ж мне и побаловаться-то? Про эту избу никто не знает, нас не найдут. Жратвы я сюда натаскала загодя — на месяц хватит, ты ж знаешь, это не первая отлучка моя… Вот и еще консерв принесла, — она скинула рюкзак, — дрова есть, печь тут исправная… Поживем, побалуемся. Надоешь — выпущу. Или тут брошу. Зачем ты мне нужен, когда надоешь. Вишь, как оно все выглядит? А ты небось напридумал себе: любовь, побег… Да никакого нет побега, вот тебе весь побег твой. И деваться тебе некуда: убьешь меня — сам не выйдешь. Пошли.

Анна резко распахнула скрипучую дверь, взяла откуда-то спички, засветила керосиновую лампу, подошла к печке. Сквозь сени, полные сырым, гнилостным запахом старого дерева, Рогов прошел за ней. В избе было грязно, сыро, в крошечное оконце выведена труба железной печки, у стены — широкая лавка, ближе к окну — стол. Под столом грудой были навалены консервные банки: судя по их количеству, готовилась она основательно, планируя провести с ним не меньше месяца.

— Слушай, — все еще не мог смириться он. — Так это поселение сам Константин и выстроил?