Под этой надписью было нарисовано химическим карандашом сердце, пронзенное стрелой. Дальше шли надписи нецензурные.

Занявшись чтением этой камерной литературы, Ленька не заметил, как дверь в камеру отворилась и в нее просунулась голова милиционера. Грубый голос равнодушно отрезал:

- На допрос.

Ленька вышел из камеры и лениво зашагал впереди милиционера.

Начальник встретил его строже, чем накануне.

- Одумался? - спросил он.

- Не в чем мне одумываться, - ответил Ленька.

- Ну ладно, нечего дурака валять... Отвечай по пунктам. Зачем был на Столярном переулке?

- По делам, - ответил Ленька.

- По каким делам?

- Коньки покупал.

- Какие коньки? У кого?

- Не знаю, у кого. В квартире двадцать семь. Разрешите, я расскажу, как дело было... Я на рынке, на Горсткином, торговал у татарина коньки, снегурочки... Тут женщина одна подходит, дамочка. Говорит: у меня дома коньки есть - могу продать. Дала адрес... Ну, вот я и пришел за коньками. Искал квартиру, а тут этот возмутительный случай...

- Гм... А не врешь?

Ленька пожал плечами.

- Ну ладно, - сказал начальник. - Проверим. - Товарищ Проценко, обратился он к усатому милиционеру. - Сходите, пожалуйста, на Столярный переулок в дом номер семнадцать и узнайте, продаются ли коньки в квартире двадцать семь. Выясните.

Ленька понял, что дело проиграно.

- Можете не ходить, - сказал он угрюмо.

- Значит, идешь на признание? - усмехнулся начальник.

- Нет, не иду.

Начальник усталыми глазами посмотрел на мальчика.

- Где живешь? - спросил он.

Ленька подумал и сказал адрес.

- Мать есть?

- Есть.

Его снова увели в камеру.

Остро давал себя чувствовать голод. В горле было горько, спина ныла от жесткой постели. Он лежал на лавке, смотрел в потолок, увешанный нитками паутины...

Через два часа его снова привели к начальнику.

Уже сгущался сумрак, в дежурной комнате горела электрическая лампочка, и зеленый колпак ее отбрасывал гигантскую тень на стену, где висел деревянный ящичек телефона и старый, засиженный мухами плакат:

"КТО НЕ РАБОТАЕТ - ТОТ НЕ ЕСТ!"

У этой стены, за барьером, разделявшим надвое помещение дежурной, сидели на скамейке Александра Сергеевна и Стеша.

У Леньки сжалось сердце, когда он увидел мать.

- Мама! - вырвалось у него.

Он почувствовал себя маленьким, несчастным и гадким самому себе, когда увидел рядом с собой ее заплаканные голубые глаза, ее вздрагивающие от слез губы и словно издалека откуда-то услышал ее добрый измученный голос:

- Господи, Леша! Неужели это правда? Ты с кем был? Ты что делал на этой лестнице? И зачем у тебя был с собою нож?

Он молчал, опустив голову, чувствуя на себе суровый взгляд Стеши и насмешливое любопытство начальника и милиционеров.

- Вы видите, гусь какой! - сказал начальник. - Второй день бьемся...

- Лешенька, дорогой, не упрямься, скажи!..

Он молчал уже действительно из одного упрямства.

И тут выступила вперед Стеша.

- Товарищ начальник, - сказала она, - позволь мне с ним один на один поговорить.

- Что ж... говорите, - сказал начальник, показывая глазами на дверцу барьера.

Стеша прошла за перегородку, отвела мальчика к окну, присела на подоконник, положила руки Леньке на плечи.