Точно быстрее.

Прыщавый очень быстро догнал меня и повалил на свежеопавшие листья, едва прикрывшие осеннюю грязь. Он сразу раздвинул мне ноги, и холодный страх в моей душе превратился в темный ужас. Только он придал мне сил – я отмахнулась пяткой, не глядя, куда бью, сгребла черную густую жижу и, извернувшись, бросила ее в прыщавого. Он отпустил меня на несколько секунд, которых хватило, чтобы рвануть оттуда с удвоенной скоростью.

Я остановилась, только когда уже выбежала из леса. Прохожие провожали меня недоумевающими взглядами – еще бы, не каждый день приходится видеть перепачканную девушку!. Я забилась за гаражи и отчаянно кричала, заткнув себе рот грязным, пропахшим вином свитером. Потом попыталась отчистить корку засохшей глины с джинсов, но становилось только хуже, пока я не поняла, что и руки у меня в грязи, и лицо тоже, и вся я грязная.

Я терла руки друг о друга, надеясь, что это поможет, но ничего не получалось. Тогда я заплакала, и из моих волос вдруг высыпалось несколько искусственных снежинок, облетевших на меня, когда шар разбился. Здесь и сейчас они смотрелись чудовищно неуместно, но почему-то именно это помогло мне собраться, встать и дойти до киоска, чтобы купить бутылку воды и вымыть хотя бы лицо.

Я бродила по улицам до самой темноты, смотрела, как люди ехали с работы домой, загружаясь в освещенные теплым светом автобусы. Постепенно пассажиров становилось все меньше и меньше, я видела, как автобусы шли полупустые, и поодаль от фонарей собирались в группки темные фигуры.

Следующее, что я помнила ясно, – как стояла у подъезда и не могла подняться на свой этаж. Дома была мама, разбившийся шар, черное болото и ее правота.

Мама была права.

Мама была права. Мама была…

Помню холодные двери лифта, к которым я прислонялась лбом, и шершавую обивку двери под пальцами. Потом – бесшумный поворот ключа, темнота в коридоре и слишком яркий свет в ванной, неприятное прикосновение теплой воды, утекающая в слив темная грязь, тяжелое дыхание…

Выйдя оттуда, я вздрогнула: мама молча сидела за кухонным столом. Я ее не заметила сразу или она пришла позже? Ждала меня? Мы должны поговорить?

– А где папа? – осипшим голосом спросила я.

Она молча пожала плечами.

На следующий день Вера не пришла на занятия. И на следующий тоже. И через месяц. Никто ничего не говорил, но все тайком шептались.

В конце мая, между экзаменами, я заскочила вечером в колледж, чтобы договориться о дополнительной консультации, и увидела ее рядом с кабинетом директора, очень бледную и с огромным животом.

Я остановилась, не зная, что делать. Подойти? Или притвориться, что не заметила?

Но Вера посмотрела на меня и покачала головой.

Больше я ее не видела.

Я сняла наушники уже подходя к дому, чтобы музыка не мешала, когда буду заходить в подъезд, и меня накрыл заунывный звук сирены «Скорой». Он быстро приближался, зажигая тревогу в сердце. Я сунула руку в карман, скрестила пальцы и прошептала: «Чур, не моя беда!»

«Скорая» пронеслась за деревьями по шоссе, на несколько секунд оглушив своим воем.