Первые пять минут до меня доносились сотрясения, от явно продолжавшейся бомбардировки. Потом началось поднятие температуры, пришлось напрягаться и расширять сферу термозащиты. А потом, температура начала падать. А я, поняв, что непосредственная опасность спала, откинулся в ложемент… и зарыдал. Наверное, первый раз в осознанной жизни — не от боли, а от беспомощности и горя. Лори, Нида… Да и что с Дживсом, эфирякой престарелым, чёрт знает… как больно-то, больно…

С рычанием стал долбить кулаками внутренности ложемента, разбил кулаки в кровь, но полегчало. Хотя поймал глюк — послышался стук снизу.

Последнее, скорее всего привело в себя, прикусив губы в усмешке сквозь слёзы: «Мы думали, что упали на дно. Но снизу постучали.»

Так, соберись тряпка, ласково сказал я сам себе. Ты жив, а этим мразям… отмстить. За девчонок, за отряд, за… да даже за Ластоного с Брюхобитым, мать их. Надо собраться, выжить, нельзя свихиваться. И похер на головную боль и дорожки крови на роже. Надо справляться. И… час, температура взрыва — три тысячи градусов. Шестьдесят семь минут, минус десять градусов на поверхности. Завод расплавило, но меня расплавом не накрыло, судя по всему — не то положение, — закопошились в голове мысли, после чего я зарядил себе челодлань и врубил крабкомм: там была масса, как мне казалось, ненужных программ.

Расчёты показали, что согласно введённым данным, на поверхности не более шестидесяти градусов. А значит, пора выбираться.

Эфирное воздействие отозвалось иглой боли, ввинчивающейся в висок. Но надо, но помогу руками и ногами, решил я, аккуратно расшатывая крышку ложемента — режим аварийного отстрела не работал. В ответ на мои удары вновь послышался стук. Прерывающийся, как будто истеричный, замирающий на несколько секунд и вновь начинающийся. Блядь, ну не бывает так, ущипнул себя я. Ну ладно, выберусь — проверю. Хотя точно кукуха едет — в трёх тысячах градусов десятиминутной бомбардировки мог выжит только колдун, вроде меня. Любые щиты бы истощились, температура и удары… нереально. Но стук есть, блядь, хватит хернёй страдать! Выберусь и проверю, а то окончательно свихнусь, выбираясь!

Вспышка гнева породила вспышку боли, но клятая крышка ложемента вылетела. А меня стал овевать смешанный с горячим ледяной воздух, не успевавший выровнять температуру. Высунул голову, оглядел застывшее неровное металлическое озеро вокруг — останки Краба были самой высокой точкой, насколько хватало глаз.

— Пиздец, — констатировал я, поднял глаза и погрозил кулаком небу. — И вам пиздец, мрази! И семьям вашим и отродьям!!! Уничтожу, у вас на глазах… — горло перехватила судорога, я долбанул кулаком по ложементу.

В ответ вновь послышался стук, приведший меня в себя.

— Похер, глюк или не глюк, но разобраться надо. А то меня это стучание, даже если бред, окончательно доведёт до съехавшей крыши.

Подобрался к ложементу, осмотрел — и охренел: механизм отстрела ложемента и часть торса Краба уцелели. Более того, если бы не расплавленные манипуляторы, остатки Доса вообще можно было бы сдвинуть.