– К-какое слово? Г-говорите! – от жестокого волнения у Прекрасы заплетался язык, на глазах блестели слезы; руки вцепились в подлокотники до белизны пальцев.

Этот месяц для нее тянулся, как целый год. Умываясь, она жмурилась, чтобы не смотреть в воду, не видеть того лица, не слышать неотступного «Плеск есть – голова есть». Но никому еще не удавалось укрыться от судьбы, по-детски зажмурив глаза. День оно дня жизнь тускнела, утекала водой из треснутого горшка, и Прекраса уже почти привыкла ощущать рядом пустоту. И вздрогнула, когда белый вестник назвал эту пустоту по имени.

– Пришел муж твой, Ингер, к нам в землю Деревскую по дань, – начал старик.

Стояла тишина, так что его слабый голос был отчетливо слышен. Речь лилась размеренно, торжественно, будто он передает старинное сказание о делах давно минувших дней, уже закаменевшее в своей всеми признанной истинности. Хотя, как это бывает почти всегда, всей правды никто не знал сейчас и ее не суждено было никому узнать в будущем. Но время восполняет это пробел и, переплавив множество слухов и противоречивых мнений, создает истину, которую людская память принимает, потому что не терпит пустоты и неясности.

– Было у нас уложено с ним семь лет назад, что берет он с дыма по две куны, с нарочитого мужа по три, с княжьего дома семь. Так платили мы. А в сей год сказал: беру куну себе, куну жене-княгине, куну сыну моему. Стал брать по три и великое разорение чинить земле нашей. Половину земли обобрал, и не стерпели того люди. Воззвали к князю своему, Хвалимиру-Малу, попросили защиты. Вышли люди наши с князем своим, Хвалимиром-Малом, из города Искоростеня. Хотели сказать Ингеру: зачем берешь так много? Зачем ходишь, будто волк хищный, обиды чинишь женам и малым детям? Бери сколько уложено, и будет меж нами мир. Но он и слушать не стал, а напал на людей наших с отроками своими. Вышла битва лютая, и убит был Ингер и дружина его.

Прекраса откинулась на сидение престола. Лицо ее побелело, рот приоткрылся, будто она не могла вдохнуть.

По гриднице прокатился общий крик.

– Убит? – Свенгельд шагнул вперед. – И люди его? Все?

– Все до единого, – подтвердил старик, сурово взглянув на него. – И речь такую послал тебе, княгиня, князь наш Хвалимир-Мал, – седой вестник снова обратился к Прекрасе. – Мужа твоего не воскресить. Прими виру за смерть его, но на треть меньше, ибо вина в том его самого. Мы вернем вам тело его и людей, а ты верни жену Хвалимирову и детей. Тогда будет снова меж нами мир.

Возмущенный гул все нарастал, но люди едва верили своим ушам и в растерянности глядели друг на друга.

Князь убит! У руси в Киеве нет больше князя! Каждый из бояр и оружников ощутил себя так, будто с него вдруг сняли голову. Вроде и не больно, но не знаешь, как сделать хотя бы шаг, ведь некому больше вести тебя, выбирать цель и пути к ней. Будто с неба сорвало голубой покров и открылась черная жуткая бездна… Князь среди людей – тот Сыр-Матер-Дуб на острове Буяне, что держит свод над головами.

Все взоры обратились к княжьему столу – к молодой женщине, которая сидела на нем. Одна. За полгода люди едва привыкли видеть ее место занятым – после того как много лет половина княгини оставалась пустой.