Марджери отбросила волосы с лица:

– Я так не думаю.

– Ну, тогда можем поехать в Монтану, если тебе там больше нравится.

– Свен, я хочу остаться. Здесь.

Свен приподнялся на локте, вглядевшись в тусклом свете в лицо Марджери:

– Ты ведь сама говорила, что хочешь, чтобы Вирджиния росла свободной. Чтобы она могла жить так, как ей хочется.

– Да, говорила, – ответила Марджери. – И продолжаю говорить. Но тут живут все наши друзья. Настоящие друзья. Люди, которые в трудную минуту подставят плечо. Я много думала об этом и поняла, что, пока у Вирджинии есть такая поддержка, у нее все будет хорошо. У нас все будет хорошо. – Свен промолчал, и Марджери продолжила: – Ну как, тебя это устраивает? Если мы просто… останемся?

– Меня устроит любое место, где есть ты и Вирджиния.

В разговоре повисла длинная пауза.

– Я люблю тебя, Свен Густавссон, – сказала Марджери.

Свен повернулся к ней в темноте:

– Мардж, ты ведь не испытываешь ко мне сентиментальных чувств?

– Разве я не говорила, что дважды повторять не буду?

Свен улыбнулся и снова откинулся на подушки. Он протянул к Марджери руку, она сжала его ладонь; вот так, рука в руке, они и проспали пару часов, пока ребенок не разбудил их снова.

Элис потрясло, как быстро состояние эйфории по поводу освобождения Марджери сменилось ледяным холодом, когда стало понятно, что теперь не осталось ни единого препятствия для немедленного отъезда. Вот и все. Судебный процесс закончился, так же как и ее пребывание в Кентукки.

Она стояла с подругами, смотрела, как Свен увозит Марджери в Старую хижину, а поняв наконец, что это значит, почувствовала, как каждая клеточка тела, дюйм за дюймом, начинает затвердевать. Элис даже сумела улыбнуться, когда они, целуясь и обнимаясь, укатили прочь, и даже обещала встретиться со всеми в «Найс-н-квике», чтобы отметить радостное событие. Однако попытка сохранять самообладание оказалась выше ее сил, и, когда Бет, затоптав окурок, жизнерадостно помахала рукой, Элис почувствовала камень в груди. Только Фред заметил неладное, на его лице было написано примерно то же, что и на лице Элис.

– Как насчет стаканчика бурбона? – спросил Фред, когда они закрыли библиотеку.

Элис кивнула. Всего несколько часов – и ее уже не будет в этом городе.

Фред налил два стакана, один вручил Элис, и она села на удобную скамью, с подушками на сиденье и лоскутным покрывалом на спинке, тем самым, что когда-то сшила его мать. На улице потихоньку стемнело, приятное тепло сменилось порывистым ветром и противным мелким дождем. В такую погоду было даже страшно подумать о том, чтобы выйти на улицу.

Фред разогрел оставшийся суп, но у Элис не было аппетита, да и вообще ей нечего было сказать. Элис старалась не смотреть на руки Фреда. Оба они слышали, как тикают часы на камине, и понимали, что это означает. Они разговаривали о судебном процессе и даже пытались представить прошедшие события в радужном свете, однако Элис знала, что Ван Клив теперь разъярится еще сильнее и удвоит усилия по ликвидации библиотеки или сделает жизнь Элис, в случае если она не уедет, невыносимой. Ну а кроме того, что бы там ни говорила Марджери, Элис больше не могла оставаться в ее хижине. Марджери нужно было побыть со Свеном вдвоем, и, когда Элис сказала, что переночует у Иззи, Марджери протестовала не слишком искренне, так что, как ни крути, Элис действительно была третьей лишней.