Я не успел поблагодарить старика, так как в ту же секунду в кухню влетела Николетта, злая, словно Баба Яга.

— Безобразие, — зашипела она, — Вава, не смей меня позорить, шагом марш в гостиную.

— Сейчас, только приготовлю кофе для Люси…

— Отцепись от парня, — вздохнул Водовозов, — захочет ярмо надеть — сам себе пару найдет.

— Лева, — процедила мать, — умоляю тебя, не вмешивайся. Вава не способен найти себе приличную партию. Он каждый раз приводит сюда нищих, безродных дворняжек! Я же нахожу потрясающие варианты, но он из ослиного упрямства все портит. Люси патологически богата! У нее такое приданое! Дом, роскошная квартира в центре, а посмотрите на ее украшения!

Я молча мешал кофе и джезве.

— Но она ему не нравится, — рявкнул Лев Яковлевич, — извини, конечно, но спать-то ему с ней, а не с квартирой.

— Лева! — повысила голос Николетта. — Вава обязан думать не только о себе! У него есть я!

Я попытался подавить смешок, дернул ручку турки, и кофе устремился на плиту, угрожающе шипя.

— Вот видишь, Лева, — ткнула Николетта пальцем с безукоризненно отполированным ногтем в лужу, — видишь, он ничего не может, даже такой ерунды, как сварить кофе! Поэтому пусть благодарит бога, что у него есть мать. Люси — великолепная партия. Женится, а потом может спать с кем хочет!

— Дорогая, — в притворном ужасе воскликнул Водовозов, — ты толкаешь ребенка в пучину порока!

— Лева! — побагровела матушка. — Со своим сыном я как-нибудь разберусь самостоятельно. Таисия, немедленно вымой плиту и подай Люси кофе. Вава, в гостиную, живей.

Перечить маменьке нет никакого смысла. Подталкиваемый остреньким кулачком в спину, я продефилировал к гостям, уселся возле стога сена и продолжил светскую беседу.

Утром следующего дня я проснулся от стука в дверь.

— Ваняша, хорош дрыхнуть, — заявила Нора, вкатываясь в мою спальню.

Схватив бамбуковую палку с крючком, она ловко раздвинула занавески и швырнула мне на одеяло ярко-голубой дамский пуловер.

— Ну-ка глянь.

— Зачем?

— Что можешь сказать об этой вещичке?

Я помял в руках грубоватое трикотажное полотно.

— Ну, пуловер, женский. Выглядит отвратительно, но, насколько я знаю, теперь такие в моде. У Риты полно таких кофт.

— Таких, да не таких, — рявкнула Нора, — Марго одевалась в бутиках, а эта тряпка стоит не дороже двухсот рублей. Прикинь, как странно.

— Что?

— Эта вещь была на Рите в день гибели.

Я вздрогнул и невольно отложил кофтенку подальше. Словно не замечая моей реакции, Элеонора неслась дальше:

— В тот день Рита надела брючки от Гальяно, колготы «Премиум», пятьдесят долларов за упаковку, эксклюзивное белье от «Дим», если скажу, сколько стоит комплект, трусики и лифчик, тебя стошнит. Повесила на шею несколько золотых цепочек, в ушки воткнула сережки от Тиффани, на запястье пристроила часики от Картье, надушилась парфюмом Живанши, имей в виду, это одна из самых дорогих и престижных фирм, влезла в сапоги от Гуччи, норковую шубейку… И дополнила ансамбль свитерочком из подземного перехода? Нонсенс!

— Может, он ей очень понравился, по цвету, например, — пожал я плечами, — берлинская лазурь! Ярко, насыщенно. Рите шли такие наряды.