– Тебе это знать не обязательно. Мы друзья Николая.

– У него тут, в райцентре, и знакомых-то нет, не то что друзей.

– А мы из города.

– Не говорил он о друзьях. Хотя, нет, говорил. О Семене, как его фамилия-то?.. Но тот в деревне, шофером.

Сосновский тем временем слазил на чердак, осмотрел погреб, сарай.

– Никого, командир. Но кто-то здесь был. И совсем недавно.

Шелестов посмотрел на женщину:

– Слышала, Клава? Товарищ говорит: недавно был.

– Были. Но не Николай – другие. А я не скрываю! Да и бесполезно скрывать – соседи все одно видят. Вы их порасспросите, может они видели, как Николай уходил. Он заметный: в костюме, в шляпе, с галстуком да с чемоданом. Туфли у него еще такие – в наших магазинах не купишь. В общем, видный мужик.

Сосновский воскликнул:

– Командир, да она нас за нос водит!

(По дороге сюда офицеры договорились не называть друг друга по имени.)

– Да вижу.

– Может с пристрастием ее допросить?

Женщина попятилась к печи, потянулась к кочерге:

– Чего это вы задумали? Какое еще «с пристрастием»? Кто вы такие?

– Успокойся, – сказал Шелестов, – и сядь на место. Сказали же, не тронем.

Клавдия села.

Шелестов улыбнулся. Это было для нее неожиданно:

– Это хорошо, Клава, что ты своих не сдаешь. Молодец. Тебе в артистки надо, такой талант пропадает. Но, понимаешь, нам очень нужен Николай. Вижу, не скажешь ты правду. Тогда поступим так. Ты его спрятала, это понятно: уехать он не мог, прийти к тебе в костюме и с чемоданом – тоже. Без тебя нам его не найти. Давай договоримся так: мы сейчас уйдем, а ты пойдешь к нему и скажешь, что его ищут люди от Платова, запомни эту фамилию – от Платова. Были только что и еще придут завтра вечером. Вот увидишь: он сам захочет с нами встретиться. И не беспокойся, следить за тобой никто не будет.

– А что мне беспокоиться? Пустое это все, командир.

На слове «командир» она усмехнулась.

– Пустое, не пустое, сделай, как прошу. Это в первую очередь надо самому Николаю. Завтра в это же время мы опять придем. Встреть нас у задней калитки и собаку закрой.

Женщина проговорила:

– Видела я разных, но таких не приходилось. Ступайте к чертовой матери, мне в уборную надо.

– Дверь не забудь закрыть, – улыбнулся Сосновский.

– А это не твое дело, – огрызнулась женщина.

Офицеры ушли. Прилично отойдя от участка Воронко, Сосновский проговорил:

– Ух и хитрющая баба! А говорит-то как убедительно. И не соврала, и правду не сказала. Хитрая.

– Да, повезло с ней Маханову. Без Клавдии пропал бы.

– Уверен, что завтра выйдет.

– Уверен. У него другого выхода нет.

Ранним утром 4-го числа жители Олевска проснулись от угрожающего рева немецких самолетов. Завизжала сирена, установленная на столбе одной из школ. Люди бросились в подвалы. На районный центр заходили «Юнкерсы».

Казалось, для чего им этот небольшой городок, но, видно, в планы германского командования входило полное разрушение Олевска. Начали рваться бомбы сначала на железнодорожной станции, затем в центре, потом на реке – бомбили мост. Самолеты заходили волнами, сбрасывая десятки пятидесятикилограммовых бомб. Грибы разрывов выросли и на Чистой улице, и на Прибрежной.