— Дал бы Бог, чтобы он согласился оставить мне мужиков, — сказал Мацько.
— Эвона! Что для такого богача пять мужиков? Наконец, если моя Ягенка его попросит, так оставит.
Тут беседа на время смолкла, потому что над темным бором и румяной зарей взошло яркое солнце, озарившее всю окрестность. Рыцари встретили его обычным восклицанием: "Слава Господу Богу нашему", а потом перекрестились и стали читать утренние молитвы.
Зых, кончив первым и несколько раз ударив себя в грудь, обратился к спутникам:
— Теперь я к вам хорошенько присмотрюсь. Э, изменились вы оба… Вам, Мацько, надо сперва поправиться… Ягенка будет за вами ухаживать, потому что у вас бабы нет… Да, заметно, что у вас наконечник сидит между ребрами… Не хорошо…
Тут он обратился к Збышке:
— Покажись-ка и ты… Ой, боже мой милостивый! Помню я тебя маленьким, как ты по хвостам на лошадей взлезал, а теперь, черт возьми, что за рыцарь… Лицом настоящая девчонка, а все-таки парень широкоплечий… Такому хоть на медведя идти.
— Что ему медведь, — ответил Мацько. — Ведь он моложе, чем теперь был, когда этот фриз назвал его молокососом, а Збышке это не совсем понравилось, так он ему усы и вырвал…
— Знаю, — перебил Зых. — Потом вы дрались и отбили у них людей. Мне все пан из Тачева рассказывал.
И он стал глядеть на Збышку восхищенными глазами. Тот тоже с большим любопытством глядел на его длинную, как жердь, фигуру, на худое лицо с огромным носом и на круглые, смеющиеся глаза.
— О, — сказал он, — с таким соседом только бы Господь вернул дяде здоровье, а скучно не будет.
— Веселого соседа лучше иметь, с веселым не поссоришься, — отвечал Зых. — А теперь послушайте, что я вам по дружбе и по христианству скажу. Дома вы давно не были и порядку никакого в Богданце не застанете. Я не говорю — в хозяйстве, потому что аббат хорошо хозяйничал… кусок лесу выкорчевал и мужиков новых поселил… Но так как сам он только изредка наезжает, то кладовые окажутся пустыми, да и в доме разве что какая-нибудь скамья найдется да вязанка гороху для спанья. А больному нужны удобства. Так знаете что? Поезжайте со мной в Згожелицы. Погостите месяц, другой, мне это будет приятно, а Ягенка тем временем позаботится о Богданце. Только на нее положитесь и ни о чем не думайте… Збышко будет ездить смотреть за хозяйством, а ксендза аббата я вам тоже в Згожелицы привезу, вы с ним сейчас же и рассчитаетесь… За вами, Мацько, девка так будет ухаживать, как за отцом, а в болезни бабьи заботы лучше всего. Ну, дорогие мои, сделайте так, как я вас прошу.
— Известно, что вы человек добрый и всегда таким были, — отвечал слегка растроганный Мацько, — но видите ли: если суждено мне умереть от этой проклятой занозы, которая у меня между ребер сидит, так уж лучше у себя дома. Кроме того, дома, хоть и болен, а все-таки кое про что расспросишь, кое-что доглядишь, туда-сюда заглянешь. Если велит Господь отправляться на тот свет — тут уж ничего не поделаешь. Больше ли будет ухода, меньше ли — все равно не отвертишься. К неудобствам мы на войне привыкли. Хороша и связка гороху тому, кто несколько лет спал на голой земле. Но за доброту вашу от всего сердца спасибо, и если мне не придется отблагодарить, так — даст бог — Збышко отблагодарит.