— А вы вернулись?

— Вернулся. Больше там делать нечего. А в Кракове про вас узнал, что вы недавно выехали.

— Потому вы и знали, что это мы?

— Знал, что вы, потому что везде на остановках про вас расспрашивал. Тут он обратился к Збышке:

— Эх, боже мой, ведь я тебя в последний раз маленького видал, а теперь, хоть и темно, а вижу, что стал ты, парень, что твой тур. И сразу готов был из лука стрелять… Видно, что на войне бывал.

— Меня с малых лет война воспитывала. Пусть дядя скажет, знаю ли я, что такое война.

— Не к чему дяде говорить. Видал я в Кракове пана из Тачева, он мне про тебя рассказывал… Да говорят, этот мазур не хочет за тебя девку выдавать, а я бы так не упрямился, потому что ты мне пришелся по вкусу… Только увидишь мою Ягенку — забудешь ту. Это, брат, штука…

— Нет, не забуду, хоть бы десять таких увидел, как ваша Ягенка.

— За ней в приданое Мочидолы пойдут, где есть мельница. Да когда я уезжал, было на лугах десять славных кобыл с жеребятами… Еще многие мне поклонятся, чтобы я им Ягенку отдал, не бойся.

Збышко хотел ответить: "Да не я", но Зых из Згожелиц снова стал напевать.

— У вас вечно веселье да песни в голове, — заметил Мацько.

— А что блаженные души в раю делают?

— Поют.

— Ну вот видите. А погибшие плачут. Я больше хочу идти к поющим, чем к плачущим. Да и святой Петр скажет: "Надо его в рай пустить, а то станет шельма и в пекле петь, а это не дело". Глядите-ка, уж светает.

И действительно, занимался день. Вскоре они выехали на просторную поляну, где было уже совсем светло. На маленьком озере, занимавшем большую часть поляны, какие-то люди ловили рыбу, но при виде вооруженных людей бросили невод, выскочили из воды, проворно схватили багры и крючья и остановились, готовые к бою.

— За разбойников приняли нас, — смеясь сказал Зых. — Эй, рыбаки, чьи вы?

Те еще некоторое время стояли молча, с недоверием глядя на рыцарей, но наконец старший, узнав своих, сказал:

— Ксендза аббата из Тульчи.

— Нашего родственника, — сказал Мацько, — у которого заложен Богданец. Значит, это его лес, да только он, видно, недавно купил его.

— Где там купил! — ответил Зых. — Он воевал из-за него с Вильком из Бжозовой и, видно, отвоевал. С год тому назад они даже собирались сразиться верхами на копьях и длинных мечах из-за всей этой земли, да не знаю, чем у них дело кончилось, потому что я уехал.

— Ну, мы с ним люди свои, — сказал Мацько, — с нами он драться не станет, а еще, пожалуй, что-нибудь скинет с долга.

— Может быть. Если с ним быть по-хорошему, так он еще своего прибавит. Он из рыцарей, ему не в диковину шлем надеть. А вместе с тем человек набожный и очень хорошо обедню служит. Да вы небось помните… Как рявкнет за обедней, так даже ласточки, что под потолком живут, из гнезд вылетают. И от того, конечно, слава Божья растет.

— Как мне не помнить! Ведь он за десять шагов свечи в алтаре дыханием гасил. А заезжал он хоть раз в Богданец?

— Еще бы! Заезжал. Пятерых новых мужиков с женами на расчищенной земле поселил. И у нас в Згожелицах тоже бывал, потому что, как сами знаете, он у меня Ягенку крестил, очень ее любит и дочуркой зовет.