Старый Мацько и Збышко, ранее воевавшие с меченосцами и знавшие их войска и гербы, показывали своим серадзянам два полка самого магистра, в которых служил цвет рыцарства; показывали они также боевой отряд ордена, которым начальствовал Фридрих фон Валленрод; могучий полк святого Георгия, со знаменем, на котором по белому полю был вышит красный крест, — и много иных полков. Неизвестны им были только знамена разных заграничных гостей, которые тысячами съехались со всех концов мира: из Ракуз, из Баварии, из Швабии, из Швейцарии, из славной своими рыцарями Бургундии, из богатой Фландрии, из солнечной Франции, о которой когда-то рассказывал Мацько, что ее рыцари, даже уже лежа на земле, все еще произносят боевые восклицания, из заморской Англии, родины искусных лучников, и даже из далекой Испании, где в непрестанных боях с сарацинами храбрость и честь расцвели пышнее, чем во всех иных странах.
И вот у этой крепкой шляхты из-под Серадзи, Конецполя, Кшесни, Богданца, Рогова и Бжозовой, как и у шляхты иных земель польских, вскипала кровь в жилах при мысли, что через минуту придется ей схватиться с немцами и всеми этими блестящими рыцарями. Лица старших стали серьезны и строги, потому что они знали, как тяжек и страшен будет бой. Зато сердца молодых запрыгали, как прыгают с визгом охотничьи псы, когда завидят зверя. Некоторые, крепко сжимая в руках копья и топоры, осаживали коней, точно готовясь к прыжку, другие тяжело дышали, точно им вдруг стало тесно в латах. Однако опытные воины их успокаивали: "Дело не минет и нас, хватит его на всех: дай бог, чтобы не было его слишком много".
Но меченосцы, смотря сверху на лесистую низину, видели на краю леса только несколько польских полков и вовсе не знали, вся ли это армия короля. Правда, налево, у озера, тоже виднелись серые полчища воинов, а в кустах поблескивало что-то вроде наконечников копий, употреблявшихся литовцами, но ведь это мог быть вспомогательный отряд? И только беглецы из разрушенного Гильгенбурга, которых привели к магистру, уверяли, что против войск ордена стоят все войска польско-литовские. Но напрасно говорили они о силе неприятеля. Магистр Ульрих не хотел им верить, потому что с самого начала этой войны верил лишь в то, что было ему выгодно и предвещало верную победу. Разведчиков и гонцов он не рассылал, понимая, что и без того дело кончится общим боем, а бой не может кончиться иначе, как страшным поражением неприятеля. Самоуверенный, полагающийся на силу, какой ни один магистр до него не выводил еще в поле, он не высоко ценил противника, а когда комтур гневский, самостоятельно проводивший разведку, указывал ему, что войска Ягеллы более многочисленны, он отвечал:
— Какие там войска. Только с поляками придется немного потрудиться, а остальные, сколько бы их ни было, — это жалкий народ, который больше ест, чем сражается.
И ведя в бой большие силы, он теперь возгорелся радостью, когда вдруг очутился перед неприятелем и когда боевое знамя королевства, ярко красневшее на темном фоне леса, не позволяло уже сомневаться, что впереди стоит главная польская армия.