Адаме, пахарь Божий,

Ты сидишь в Господнем совете.

Посели же нас, чад своих,

Там, где царствуют ангелы,

Там радость,

Там любовь,

Там бесконечное созерцание Господа…

Кирие, элейсон…

И снова грянуло в лесу эхо: "Кирие, элейсон". Крики на правом крыле сделались еще громче, но никто не мог ни узнать, ни понять, что там происходит, потому что магистр Ульрих, с горы смотревший на битву, в это мгновение бросил на поляков двенадцать полков под предводительством Лихтенштейна.

В это время к польскому "чельному" полку, точно молния, подлетел Зин-драм из Машковиц и, указав мечом на приближающуюся тучу немцев, крикнул так громко, что лошади в первом ряду присели на задние ноги:

— Вперед! Бей!

И рыцари, нагнувшись к шеям коней, наклонив вперед копья, двинулись.

* * *

Но Литва подалась под страшным напором немцев. Первые ряды, всех лучше вооруженные, составленные из богатейших бояр, устлали собой землю. Следующие в бешенстве схватились с меченосцами, но никакое мужество, никакая выносливость, никакая человеческая сила не могли уберечь их от смерти и поражения. Да и как же могло быть иначе, если с одной стороны сражались рыцари, с головы до ног закованные в стальную броню, сидящие на конях, защищенных сталью, а с другой стороны — народ, правда, рослый и сильный, но сидящий на маленьких лошадках и прикрытый одними шкурами?.. И тщетно старался упрямый литвин добраться до шкуры немецкой… Копья, сабли, острия дротиков, палицы, утыканные кремнями или гвоздями, отскакивали от железных панцирей, как от скалы или как от замковых стен. Тяжесть людей и коней давила несчастных людей Витольда; их рубили мечи и топоры, их пронзали и дробили им кости бердыши, топтали копыта коней. Напрасно князь Витольд бросал в эту ненасытную глотку смерти все новые полчища, напрасно было упорство, бесцельна ярость, бесцельно презрение к смерти и реки крови. Сперва разбежались татары, бессарабцы, валахи, а вскоре упала и стена литовцев, и дикий ужас овладел всеми воинами.

Большая часть войск побежала по направлению к озеру Любечу; за нею помчались вдогонку главные силы меченосцев, кося направо и налево с такой силой, что все побережье покрылось трупами.

Зато другая часть Витольдовых войск, меньшая, в которой были три смоленских полка, отступала к польскому крылу под напором шести немецких полков, а потом и под натиском тех, которые возвращались из погони. Но лучше вооруженные смоленские войска оказывали более действенное сопротивление. Здесь бой обратился в резню. Потоками крови приходилось немцам покупать каждый шаг, чуть ли не каждую пядь земли. Один из смоленских полков был вырезан почти поголовно. Два других защищались с отчаянием и бешенством. Но побеждающих немцев ничто уже не могло удержать. Некоторые полки их были охвачены каким-то боевым неистовством. Отдельные рыцари, шпоря коней и подымая их на дыбы, очертя голову с поднятым топором бросались в самую гущу врагов. Удары их мечей и бердышей стали чуть ли не сверхъестественны, и вся лавина их, рубя, топча и дробя смоленских коней и рыцарей, зашла наконец в бок передовым польским полкам, которые уже целый час боролись с немцами, которыми предводительствовал Куно Лихтенштейн.