Это был человек высокого роста, с лицом сухим, умным, с головой, обритой сверху, а ниже над ушами окруженной венком седеющих волос. На голове у него был шрам, оставшийся от раны, полученной еще в юные рыцарские годы; глаза его были проницательны и гордо смотрели из-под черных бровей. Одет он был в рясу, как и другие монахи, но сверху на нем был плащ, подбитый пурпуром, а на шее золотая цепь, на конце которой висел такой же золотой крест, украшенный драгоценными камнями, — знак аббатского достоинства. Вся его внешность обличала человека гордого, привыкшего повелевать и уверенного в себе.

Однако с княгиней он поздоровался любезно и даже униженно, ибо помнил, что муж ее происходит из того самого рода мазовецких князей, из которого происходили короли Владислав и Казимир, а по женской линии и нынешняя королева, владычица одного из прекраснейших государств в мире. Поэтому он переступил порог ворот, низко склонил голову, а потом, благословив Анну Дануту и весь двор ее маленьким золотым ковчегом, который держал в пальцах правой руки, сказал: "Приветствую тебя, милостивая госпожа, на убогом монастырском пороге. Святой Бенедикт Нурсийский, святой Мавр, святой Бонифаций и святой Бенедикт Анианский, а также Иоанн Толомейский, патроны наши, в вечном свете живущие, да ниспошлют тебе здоровье и счастье и да благословят тебя семикратно в день во весь век жития твоего!"

— Глухи были бы, если бы не выслушали слов столь великого аббата, — любезно сказала княгиня, — тем более, что прибыли мы сюда к обедне, во время которой отдадим себя под их покровительство.

Сказав это, она протянула ему руку, которую он, став по придворному обычаю на одно колено, поцеловал по-рыцарски, а затем они вместе прошли в ворота. С обедней, видимо, уже ждали, потому что сейчас же зазвонили большие и маленькие колокола; трубачи, стоящие у дверей костела, затрубили в честь княгини в большие трубы, а другие ударили в огромные котлы, выкованные из красной меди и обтянутые кожей, дающей громкий, раскатистый звук. На княгиню, родившуюся в нехристианской стране, каждая церковь до сих пор производила впечатление, а тем более тынецкая, с которой редкая церковь может сравниться величием. Внутренность храма наполнял мрак; только в большом алтаре дрожали пучки разноцветных лучей, смешанные с блеском свеч, озаряющих позолоту и резьбу. Монах в облачении вышел служить обедню, поклонился княгине и начал службу. Тотчас поднялись столбы благовонного дыма, который, окутав ксендза и алтарь, медленно клубами восходил кверху, увеличивая таинственную торжественность церкви. Анна Данута откинула голову назад и, подняв руки на высоту лица, начала истово молиться. Но когда раздались звуки редкого еще в те времена органа, когда эти звуки торжественным громом стали то потрясать стены храма, то наполнять их ангельскими голосами, то рассыпаться в них соловьиной песней, тогда княгиня подняла глаза кверху, на лице ее вместе с благоговением и страхом отразилось безграничное наслаждение, и смотрящим на нее могло показаться, что это какая-то пророчица в чудесном видении созерцающая разверстые небеса.