Если бы такой взгляд на христианство стал общепринятым, а его поддерживают авторитет и доводы Нового Откровения, идущего к нам из мира загробного, тогда бы мы получили такую религию, которая была бы способна объединить все Церкви, религию, которая бы примирилась с наукой, которая смогла бы противостоять любым нападкам и утвердила бы Христианскую Веру на неопределенно долгие времена. Наконец-то бы прекратилась война Разума и Веры, наконец-то из мыслей наших был бы изгнан кошмарный бред, а в уме нашем установился бы духовный мир. Я не вижу, как бы такие результаты могли быть достигнуты быстрым захватом власти в какой-либо стране или насильственной революцией, как то имеет место сегодня в России. Скорее, это придет как мирное проникновение, наподобие того как сейчас разные грубые идеи, вроде идеи о вечном аде, постепенно отмирают на глазах наших, уступая место более тонким и правдоподобным.3 Тогда именно, когда душа человеческая мучима и разрываема страданием, в нее могут быть заронены семена добра и правды, поэтому духовный урожай определенно сможет быть собран в будущем из посева дней нынешней нашей жизни.

Что касается жизни после смерти, то нам могут возразить, будто религиозная вера уже дала нам уверенность в бессмертии души. Однако вера, как бы ни была она сама по себе прекрасна в отдельно взятом человеке, как явление коллективное всегда была палкой о двух концах. Все было бы хорошо, если б всякая вера походила на другую и если бы предчувствия и наития человеческой расы были постоянны. Но мы знаем, что это не так. Верить значит сказать, что вы абсолютно убеждены в истинности вещи, именно истинность которой вы как раз и не можете доказать. Один говорит: "Я верю в то", другой: "Я верю в это", но ни один не имеет свидетельств своей правоты и не в состоянии ее доказать. И однако люди постоянно спорят как на словах, так и (в старые времена) на деле. Если один физически сильнее другого, то он устраивает гонения на своего оппонента, с тем чтобы обратить его в "истинную", т.е. в свою веру. Потому только, что вера Филиппа II была сильнее и понятнее (ему), он счел вполне естественным убить сто тысяч нидерландцев в надежде на то, что все остальные их земляки обратятся в его, "истинную", веру. А если бы вместо этого было признано, что у нас нет никакого права провозглашать истинным то, истинность чего мы не можем доказать, то мы тем были бы вынуждены наблюдать факты, рассуждать по поводу их, и тем самым, возможно, достигли бы общего согласия. Именно в этом, в частности, и видится особая ценность спиритического движения. Его основание опирается на более твердую почву, чем только священные тексты, предания и предчувствия. Это религия с двойной точки зрения, религия в самой современной форме выражения, ориентированная на оба мира - этот и иной, тогда как старые верования сводились лишь к преданиям одного.

Странно видеть, как некоторые спорщики настаивают на дьявольской природе спиритического общения.4 Неужели же им не приходит в голову, что если бы это дьявол учил человечество, то он неизбежно стремился бы внушить нам мысль, что нам целиком следует сосредоточиться на делах житейских и выжать из них последнюю каплю наслаждения, потому что после этого, якобы, нет уже ничего и что поэтому не надо бояться никакого возмездия? Разумеется, менее всего он стремился бы проповедовать, что после смерти жизнь наша продолжается и что качество этой будущей жизни определяется нашим поведением здесь. Если бы вместо того, чтобы использовать эвфемизм "домашний дух", люди заменили его "ангелом-хранителем", то они получили бы более ясное представление о том, что на самом деле значит Спиритизм. "Библия" также сделалась бы более понятной, если бы люди осознали, что "пророк" был передающим медиумом, а "ангел" - высоким духом. Тогда бы старые записи пришли в соответствие с современной мыслью, и люди бы поняли, что Бог не мертв и не дремлет, но что Он и сегодня трудится ради воспитания Своих бедных детей человеческих, как делал Он это в стародавние времена.