Так паук целый день сучит нить, готовя сети для добычи.

Когда Сулла вошел в атриум, она с криком кинулась к нему, протянув руки навстречу. Подбежав, она вцепилась в его губы, руками оглаживая его пах. Она урчала от удовольствия, обвила его ноги своими – у всех на виду.

Он ускользнул от ее губ и отвел руки:

– Следи за собой, женщина! Мы не одни!

Она отпрянула, словно он плюнул ей в лицо, но вскоре взяла себя в руки и, взявшись за руки, они вошли в перистиль, где располагалась ее гостиная.

– Здесь место достаточно уединенное? – спросила она язвительно.

Но его настроение было испорчено уже и без этого. Он не хотел, чтобы она лезла руками, куда не следует, и целоваться не хотел.

– Потом, потом! – сказал он, садясь на стул. Она стояла, испуганная и разозленная. Красивей, чем обычно, одетая с необыкновенным вкусом, – человек с опытом Суллы не мог не оценить этого, – она стояла, и в глазах ее плескались темно-синие тени.

– Не понимаю! – крикнула она. В ее взоре не было больше страсти. Скорее, это был взгляд мышки на улыбающегося кота: друг перед нею или враг?

– Юлия, – сказал он, стараясь быть терпеливым, – я устал. У меня не было времени омыть ноги. В доме полно мне незнакомых. А когда я не пьян, я весьма благонамеренный и здравомыслящий человек.

– Но я тебя люблю! – запротестовала она.

– Надеюсь, что так. Я тебя – тоже. Тем не менее, есть ведь границы, – сказал он твердо. Теперь он играл по правилам, и хотел, чтобы правила римской жизни распространялись всюду – на его жену, его дом… и на карьеру.

Там, в Африке, думая о Юлилле, он никак не мог вспомнить, какой она человек. Только – во что наряжалась и как возбуждалась в постели. Пожалуй, ему не следовало на ней жениться. Ведь есть так много других знатных женщин, более ему подходящих, чем глупое создание, готовое умереть от любви… Юлилла переменилась в лице. «Ни любви, ни желания… Что же остается? Вино, благодатное вино…» Она подошла к столу, плеснула в чашу неразбавленного вина, выпила и лишь тогда вспомнила о муже:

– Вина, Сулла? Он нахмурился:

– Немедленно прекрати! Ты всегда пьешь залпом, как сейчас?

– Мне нужно выпить! Ты очень холоден и не в духе.

Он вздохнул:

– Да, я виноват. Не бери в голову, Юлия. Я исправлюсь. Или, может быть, ты… Да, налей мне вина!

Он отпил немного из чаши, протянутой Юлией.

– Когда я последний раз получал от тебя вести? Ты не очень любишь писать письма, да?

Слезы текли по лицу Юлии:

– Я ненавижу писать письма!

– Знаю, – сказал он сухо.

– Письма, при чем тут письма? – сказала она, налила себе вторую чашу и выпила тоже залпом.

– Кажется, у нас двое детей? Мальчик и девочка, да? Ты даже не побеспокоилась сообщить мне о мальчике. Я узнал об этом от твоего отца.

– Я болела, – она по-прежнему плакала.

– Я что, не могу посмотреть на своих детей?

– Вон там! – она зло ткнула рукой в глубину перистиля.

Он оставил ее с носовым платком, флягой и уже наполненной чашей.

Сначала он увидел их через окно детской. Позади что-то бормотал женский голос, но он не слышал его. Все его чувства сосредоточились на двух крошечных существах, которых он произвел на свет. Он вбежал в комнату, опустился на колени, протянул руки и сказал: