Словесная пикировка принимала затяжной характер. Чтобы поскорее избавиться от назойливого поклонника, который своей настойчивостью начинал вызывать раздражение, Татьяна Борисовна торопливо достала из серванта две хрустальные рюмки. Поставив их на журнальный столик возле дивана, строго проговорила:

– Наливай, Вениамин Федотович. Так и быть, выпью с тобой рюмочку, но после этого сразу же уходи. Поцелуев от меня ты никогда не дождешься.

– А мне их и не надо, – будто обрадовался Мамаев, свинчивая металлический колпачок с горлышка бутылки.

Ошибку свою Жемчугова осознала слишком поздно. Приятный по вкусу «божественный» коньяк оказался коварным соблазнителем. После первой рюмки незаметно наступила такая веселая легкость, что, когда Мамаев осторожно предложил для полного снятия дневного стресса выпить еще рюмочку, Татьяна Борисовна легкомысленно махнула рукой: наливай, мол. Завеселев, не отказалась она и от третьей. Этого стало достаточно для бесшабашной эйфории, когда исчезают все земные тревоги, а море кажется по колено. Изнервничавшаяся за день Жемчугова с непривычки к спиртному расслабилась, как доверчивая простушка, и поднаторевшему в любовных утехах Мамаеву овладеть ею в таком состоянии не стоило большого труда.

Внезапное появление в квартире Геннадия Потехина показалось Татьяне Борисовне «страшнее атомной бомбы». На какое-то время она вроде бы потеряла сознание, зафиксировав в памяти единственную фразу мужа: «Юрист, тебе носки не мешают?» Очнулась Жемчугова, когда уже одетый Мамаев с бледным, как мел, лицом дотронулся дрожащей рукой до ее обнаженного плеча и торопливо заговорил:

– Танечка, не рассказывай никому, что я стоял перед тобой на коленях…

– Какое это имеет значение? – удивилась Татьяна Борисовна.

– Большое… имидж, Танечка, имидж…

Она хотела сердито закричать, но, чувствуя, что вновь погружается в забытье, вяло проговорила:

– Убирайся прочь со своим имиджем, блудливый котяра…

Сознание прояснилось среди ночи. Закутавшись в халат, Жемчугова босиком прошлась по темной квартире. Со слабой надеждой увидеть притаившегося мужа пощелкала электровыключателями. Ни в спальне, ни в комнатах Потехина не было. На какой-то миг даже подумалось, что Геннадий Никифорович приснился, но стоявшая в прихожей плетеная японская корзина, полная алых роз, прикрытых прозрачной пленкой, развеяла сонную иллюзию. В горьком отчаянии Татьяна Борисовна упала на диван и до рассвета не могла сомкнуть глаз. Хотелось плакать, однако слезы будто пересохли. Пугало предстоящее объяснение с мужем.

Потехин появился рано утром. Как всегда, чисто выбритый и опрятно одетый, но, судя по уставшему лицу, не спавший всю ночь, Геннадий Никифорович на удивление был спокоен. Внутреннее напряжение выдавали лишь прищуренные глаза да нервное подергивание губ. Весело поздоровавшись, он, словно смущаясь, сказал:

– Извини, родная, что вчера испортил тебе кайф. Хотел сделать приятный сюрприз, а получилось черт те что…

Татьяну Борисовну затряс нервный озноб:

– Гена, я все объясню…

– Зачем? – Потехин усмехнулся. – Подробный пересказ телепередачи «Очевидное – невероятное» меня не интересует. Достаточно того, что видел своими глазами в прямом эфире. Собери, пожалуйста, мои вещички.