— Петька…, Петька ты как?
— Хреново, товарищ майор, по-моему меня в ноги ранило… такая тупая боль…, — послышался жалобно-обречённый голос солдата и я встревожено открыл глаза, а быстро оглядевшись, хрипло рассмеялся.
— Хорош умирать, солдат. Мы ещё с тобой повоюем. Это у тебя на ногах пулемёт лежит, а сверху его я. А вот сержанту нашему мамка не помогла… Убило мужика.
Петька до этого неподвижно лежащий на животе, оживился, а когда я слез с него и снял пулемёт, выгнулся и через плечо недоверчиво посмотрел на ноги, потом шустро перевернулся и озабоченно стал ощупывать ноги:
— Как ударило, сууукаааа. Я думал — ноги оторвало. Так обидно на хрен…, — ординарец что-то любовно ворковал над своими ногами, гладил их, а я с горечью смотрел на убитого, на спине которого земля смешанная с пылью, обильно пропиталась чёрной кровью
— Сержант, тебя как зовут? — Позвал помкомвзвода, заторможено копошащегося около убитого. Тот поднял голову и непонимающе посмотрел на меня, — Тебя, что контузило?
Помкомвзвода бессильно помотал головой и сплюнул густую слюну:
— Нееее…, кажись. Степана жалко. А меня… Увинарий
— Хм, интересное имя, — мимолётно удивился я, но добавив энергичности в голосе, бодро скомандовал, — жалко конечно. Но жалеть будем потом… после войны, если этот бой переживём. А сейчас давайте приводите оружие к бою, разберитесь с боеприпасами. Что там у нас осталось? А я погляжу. Как остальные.
На огневой позиции, где командовал командир батареи, всё было разбито и покрыто вывороченной землёй. Никакого движения там не наблюдалось и с сожалением пришлось констатировать:
— Да… капец там всем… Отстрелялись парни…
Деревья, кустарник, которые скрывали вторую огневую позицию, вроде бы не особо пострадали, но клубящиеся жёлтая пыль и чернота густой сети многочисленных воронок перед опушкой языка, подсказывала, что и тем тоже не хило досталось. Но у нас пыли было больше: лётчики промахнулись метров на пятьдесят и основная часть бомб упала именно на дорогу и вокруг неё, а нас зацепило лишь слегка. Хотя около нашей выемке, метров в трёх курилась небольшая воронка, а в безветренном воздухе пылевое облако минут десять ещё будет скрывать нас от немцев.
— Петька, Увинарий, гоните к машине, если старшина исполнил приказ, то там пулемётные ленты, ранцы. Тащите все сюда и пожрать тоже… Если, конечно есть чего-то…
Ординарец выскочил из выемки и почесал к уцелевшей машине, сержант же неторопливо вылез следом и потрусил в ту же сторону. Он до сих пор не пришёл в себя и тела убитых сержантов деморализующе действовали на него.
— Ладно, вернутся, разберусь с ним. — Сам занялся пулемётами и с удовлетворением убедился, что добротные немецкие машинки не пострадали ни от бомбёжки, ни от пыли и земли обильно нас засыпавшей. Раскопал пару коробок с лентами и вытащил оттуда на метр ленту с патронами, здесь тоже всё было в порядке: лента чистая и во время стрельбы пулемёт не заест.
От суеты с оружием меня отвлекли громкая ругань и возмущённые возгласы, донёсшиеся от машины.
Судя по взмахам руки, наполовину скрытый бортами, Петька бил кого-то невидимого мне, лежащего на дне кузова. Кого — не понятно. Увинарий стоял рядом и смотрел тоже на дно кузова, а с двух сторон на машину, встав на колёса, лезли старшина и уцелевший красноармеец. Замахнувшись ещё пару раз, Петька кого-то ударил, поднялся на ноги, пнул ещё раз ногой, после чего стал деятельно распоряжаться. Я отвернулся и посмотрел в сторону немцев: пылевое облако поредело, но дамба не проглядывалась и у моих подчинённых было ещё минут пять.