– Это нечестно.

– Никто и не собирался делать что-то честно. Суть была в том, чтобы покончить с этим как можно быстрее, и уйти живым и невредимым. – Мейнард помолчал и посмотрел на сына. – Не бывает таких драк, которые бы имели хоть какой-то смысл, Юстин. Если ты попадаешь в драку, единственное, к чему ты должен стремиться, это закончить ее. А о “честности” пусть заботится противник.

Загорелся знак “Пристегнуть ремни”, и стюардесса объявила по интеркому, что через несколько минут они приземлятся в Национальном аэропорту.

– Как хотелось бы еще пострелять, – сказал Юстин. Вплоть до прошлого года, когда родители Мейнарда переехали в Аризону, Мейнард и Юстин часто проводили выходные дни в Пенсильвании, на небольшой ферме, принадлежавшей отцу Мейнарда, Грэмпсу, и развлекались там стрельбой. Во время Второй мировой войны Грэмпс был чемпионом Военно-Морских Сил по стрельбе, а во время войны с Кореей он испытывал оружие для Пентагона. Его каменный дом, постройки восемнадцатого века, был напичкан военными редкостями – от мушкета времен Иакова I с его монограммой до заряжавшегося с казенной частя кремневого ружья Фергюсона, пережившего битву при Кингз-Маунтин во время Английской Революции, и до редкого образца (Юстин его любил больше всего) многофункциональной штурмовой винтовки Стонера, которая превращает современного солдата в целый батальон солдат. Они прекрасно проводили там время – в тепле и уюте, радостные и возбужденные.

– Мне тоже, – сказал Мейнард, – как-нибудь постреляем.

– Когда? – Юстин смотрел на него, стремясь добиться какого-нибудь обещания.

Но Мейнард ничего не мог обещать.

– Не знаю, – он заметил, как мальчик разочарованно отвернулся. – Слушай, а помнишь, как мы стреляли тогда из мушкета? Ты здорово стрелял.

– Я выбил три очка.

– Да, но... – Зря он об этом заговорил. Мейнард вспомнил, что ствол был таким длинным, что Юстину пришлось держать его под рукой, вместо того, чтобы прижать к плечу. – Я тоже сначала выбил три очка.

– Да, но во второй раз – девятнадцать. Самолет снизился, подпрыгнул и замедлил скорость после того, как были опущены закрылки.

– Ты решил, куда хотел бы сходить?

– В это новое место – музей Авиации и Космонавтики, по-моему, оно так называется. Ты сказал, что тебе надо часа два.

– Около того. Но не тревожься, если я немного задержусь. И, Бога ради, не уходи от этого здания.

– Папа... – В голосе Юстина звучал упрек. Его рассудительность и зрелость подверглись несправедливому сомнению.

– Извини.

– Чего я все же не понимаю, так это почему ты не мог поговорить с этим типом по телефону.

– Телефон не совсем подходит для того, чтобы знакомиться с людьми. По телефону ты не сможешь им понравиться, они не смогут тебе довериться. А мне нужно, чтобы этот человек мне поверил.

– Зачем?

– Потому что я хочу, чтобы он рассказал мне то, о чем ему приказано не говорить. Я думаю, он однажды уже об этом рассказывал, и тем испортил себе карьеру.

– Тогда он больше об этом не будет говорить.

– Может быть, но я надеюсь, что будет. Надеюсь, что он разозлен.

В аэропорту они взяли такси. Мейнард высадил Юстина у Смитсоновского музея Авиации и Космонавтики, вместе с номером телефона вашингтонской редакции “Тудей”, “на случай, если музей сгорит или там еще что-нибудь”. Затем Мейнард дал шоферу адрес: рядом с вашингтонским собором.