Я одалживаю свой карандаш и маленькому украинцу, когда тот, обливаясь слезами, пишет письмо своей матери в деревню на Дону, пытаясь утешить ее: «Не убивайся так из-за того, что погиб Петро. Я ведь еще жив. Любящий тебя сын». Его слезы капают на треугольное письмо с адресом, написанным зеленым химическим карандашом. И я не прошу его дать мне огурец, когда в следующий раз он снова просит у меня карандаш. Очевидно, я поступаю неправильно, так как сегодня вечером кто-то в утятнике не получит огурец, в котором так много витаминов.

Однажды хорошая жизнь заканчивается. После обеда из утятника к нам на холм поднимается офицер. Уже давно я единственный военнопленный, работающий в мастерских военного госпиталя. Он поднимается сюда только из-за меня. Уже несколько дней идут дожди. Иногда в течение нескольких часов льет как из ведра.

— Бон? — спрашивает офицер.

— Да, Бон! — отвечаю я.

— Пойдем домой, камрад! — говорит он как можно мягче. Он видит, что здесь я живу неплохо и всегда имею на столе полную миску супа.

Я складываю французские плакатные краски, кисти и немецко-русский словарь. Только ядовито-зеленый химический карандаш я оставляю себе.

— Это мой! — говорю я старшему лейтенанту, когда показываю ему, что честно возвращаю все, что получил от него.

Он протягивает мне руку.

— Хорошо работать! — говорит он мне на прощание.

Вместо того чтобы заниматься пустой болтовней, народы могли бы гораздо быстрее найти взаимопонимание в ходе хорошей совместной работы!

Вечером из утятника отправляют последнюю колонну военнопленных. Дождь не прекращается ни на минуту. Когда наша колонна огибает зеленый холм, на котором разместился военный госпиталь, я еще много раз оглядываюсь на высокий шест со скворечником. Город, воздвигнутый на холме! Это напомнило мне строку из сборника псалмов, который был у меня в детстве: «Город, воздвигнутый на холме. Богу было угодно, чтобы я побывал в тебе!»

Листва уже пожелтела.

Пришла осень со своими холодными ветрами.

После двадцати километров пути мы стоим перед воротами лагеря в Осташкове.

На обочине лежат пласты торфа. Пулеметные вышки на всех углах забора. Три ряда колючей проволоки.

Длинная колонна согбенных фигур проходит в ворота мимо нас, новеньких. Никто из них даже не повернул голову в нашу сторону. Такова магия марша в колонне по пять человек в ряд.

Нам приходится очень долго ждать снаружи.

Для этого лагеря, насчитывающего пять тысяч военнопленных, мы, новенькие, не имеем большого значения.

Здесь все выглядит как на большой фабрике. Сырье и люди поставляются в необходимом количестве из приемных и пересыльных лагерей, а также из военных госпиталей. Здесь производится главным образом торф. Он доставляется по узкоколейной железной дороге на кожевенный завод в Осташкове. Человеческие отходы попадают в бараки для дистрофиков. Там этих дистрофиков снова откармливают. Проходит несколько недель, прежде чем истощенные скелеты снова смогут работать. В безнадежных случаях их отправляют в госпиталь для военнопленных в Осташков. Этот госпиталь вмещает от пяти до десяти тысяч пленных. Никому не известна точная цифра! Отходы, которые попадают в братские могилы, не учитываются при подведении баланса.