«Папа!!!» — сдавленный крик из другой комнаты. Кремер рванул туда, позабыв о табельном стволе под подушкой.

В мерцающем свете он не разглядел всех подробностей. Да и некогда было. Кремер понял лишь одно: чужие. Чужие что-то творят с его детьми. С его четырьмя младшими девчушками. А дальше майор не понимал ничего. Впервые за сорок восемь лет невозмутимейший Кремер потерял контроль над собой. И это оказалось страшно.

Стоявшие в углу пятеро степняков — путы и мешок наготове, другое оружие онгоны приказали оставить — не успели понять ничего. Последний уцелевший из них долго потом рассказывал, что ему довелось встретиться с Хурай-Ла, вечно голодным демоном земли — и чудом выжить…

Удар. Треск. Сенсорный шлем расколот на куски. Голова онгона, пытавшегося примерить его восьмилетней Паулине — тоже. В лепешку. Тело сползает по стене, дергая восьмипалыми конечностями. Гигантский демон в семейных трусах до колена перемахивает одним прыжком комнату и набрасывается на другого онгона — единственного вооруженного из пришельцев. Ружье, напоминающее подводное, падает под ноги степнякам. Следом восьмипалая рука — оторванная. Длинные суставчатые пальцы шевелятся, как лапы раздавленного паука.

Последний приказ умирающего мозга швыряет нукеров в атаку. Они наваливаются на Кремера, хватают за руки — с тем же успехом можно хватать танк за гусеницу, а самолет за пропеллер. Девчонки визжат не переставая, перекрывая хрипы умирающих степняков.

В комнате светлеет — что-то полыхнуло на улице. Там, снаружи — беспорядочная пальба, взрывы, вопли.

Мыслекоманда онгона прекращает действовать, уцелевший кочевник проскальзывает в дверь, баюкая сломанную руку. Кремер не обращает внимания. Медленно приходит в себя, достает оружие, отдергивает занавеску. Сирены общей тревоги молчат, но и так ясно — враги в Девятке.

Много врагов.

Крики на лестнице. Выстрелы. Кремер бросается туда.

Светлане Мозыревой, главе администрации ЗАТО и жене генерала Таманцева, исполнилось тридцать четыре года. И монашкой она не была. Но все минувшие ночи спала не с мужем, в другой комнате — да и вообще для обозначения их отношений после известного расширенного совещания больше всего подходил термин «холодная война».

Шансов на победу в этой войне г-жа Мозырева не имела. Ни одного. И она сама прекрасно понимала это. Но капитулировать не спешила, в слепой и нерассуждающей надежде, что произойдет нечто, способное вернуть на Девятку прежнее двоевластие… Не происходило ничего.

Былые соратники г-жи по администрации быстро разобрались, куда и откуда дует ветер — и развернули паруса в соответствующем направлении. Г-жа Мозырева знала точно, что в подготовке пространного, на двадцати страницах, приказа комендатуры о всеобщей воинской обязанности (для девочек тоже!) с семнадцати лет — принимали самое активное участие и ее сотрудники.

Мягкие попытки мужа объяснить, что это единственный выход, позволяющий выжить среди народа воинов, учащих детей держать оружие с младенчества, г-жа Мозырева принимала в штыки. Ни разу не выезжавшая в нынешнюю