— Негодяй! Я запрещаю тебе бить мою собаку!
— А я, — ответил Ремакль, замахиваясь на него метлой, — я запрещаю тебе…
Он не докончил фразы: фуганок столяра пролетел у него над самой головой.
Заметив издали гражданина Бовизажа в сопровождении делегатов, он устремился к нему навстречу.
— Гражданин комиссар, — крикнул он, — ты свидетель, что этот разбойник чуть не убил меня!
Гражданин Бовизаж в красном колпаке, отличительном признаке занимаемой им должности, умиротворяюще простер свои длинные руки.
— Сто су тому из вас, — сказал он, обращаясь к консьержу и к столяру, — кто укажет местонахождение подозрительной личности, разыскиваемой Комитетом общественной безопасности, — бывшего дворянина дез-Илетта, делающего паяцев.
Оба, и консьерж и столяр, в один голос назвав квартиру Бротто, отныне стали пререкаться лишь из-за ассигнации в сто су, обещанной доносчику.
Делурмель, Гено и Бовизаж в сопровождении четырех гренадеров, консьержа Ремакля, столяра Дюпона и дюжины соседских мальчишек поднялись гуськом по ступенькам, дрожавшим под ногами, затем вскарабкались по приставной лесенке на самый верх.
Бротто на своем чердаке вырезывал плясунов, а отец Лонгмар, сидя напротив него, соединял ниткой разрозненные части тела и улыбался, видя, как у него под руками возникают ритм и гармония.
Услыхав на площадке стук ружейных прикладов, он весь затрясся, не потому, что был трусливее, чем Бротто, сохранивший невозмутимое спокойствие, но потому, что уважение окружающих избавляло его до сих пор от необходимости заботиться об осанке. По вопросам гражданина Делурмеля Бротто сообразил, откуда исходит удар, и немного поздно убедился, что нельзя доверяться женщинам. Получив предложение последовать за гражданином комиссаром, он взял с собой Лукреция и три сорочки.
— Этот гражданин, — заявил он, указывая на отца Лонгмара, — мой подручный: я взял его к себе в помощь, мастерить плясунов. Он живет здесь же, в мансарде.
Но так как монах не мог представить свидетельства о гражданской благонадежности, его арестовали вместе с Бротто.
Когда шествие проходило мимо каморки консьержа, гражданка Ремакль, опираясь на метлу, окинула своего жильца взглядом добродетели, торжествующей при виде преступника в руках закона. Малютка Жозефина, на хорошеньком личике которой было написано презрение, удержала за ошейник Мутона, когда пес захотел лизнуть руку старому приятелю, не раз кормившему его сахаром. Толпа любопытных наполняла Тионвилльскую площадь.
На нижней площадке лестницы Бротто встретил молоденькую крестьянку, собиравшуюся подняться наверх. На одной руке у нее висела корзина с яйцами, в другой она держала большую лепешку, завернутую в кусок холста. Это была Атенаис, привезшая из Палезо своему спасителю в знак благодарности эти скромные подарки. Увидав, что какие-то должностные лицаи четыре гренадера уводят с собой «господина Мориса», она остолбенела, не веря своим глазам, потом подошла к комиссару.
— Ведь не собираетесь же вы увести его? — ласково спросила она. — Это невозможно… Вы же совсем его не знаете! Он добрее господа бога.