Прежде всего новый присяжный отправился засвидетельствовать свое почтение председателю Эрману, который очаровал его кротостью речей и любезным обхождением. Земляк и друг Робеспьера, разделявший его взгляды, он был, по-видимому, человеком добродетельным и чувствительным. Он был насквозь проникнут гуманными чувствами, которые слишком долго оставались чуждыми сердцам судей и которые навеки одели славой имена Дюпати и Беккарии. Он искренно радовался смягчению нравов, в области судебной выразившемуся в отмене пытки и позорных или жестоких казней. Он с удовлетворением думал о том, что смертная казнь, которая некогда так широко применялась и еще недавно служила обычной мерой пресечения незначительных проступков, теперь стала более редким явлением и к ней приговаривали лишь за тяжкие преступления. Со своей стороны он, как и Робеспьер, охотно отказался бы от нее во всех случаях, когда дело не касалось общественной безопасности. Но он счел бы изменой государству не карать смертью преступлений, совершенных против верховной власти народа.
Все его товарищи придерживались такого же образа мыслей: в основе деятельности Революционного трибунала лежала старая монархическая идея государственного блага. Восемь веков самодержавной власти наложили печать на этих судей, и они судили врагов свободы, исходя из принципов божественного права.
В тот же день Эварист Гамлен представился общественному обвинителю, гражданину Фукье, который принял его в своем кабинете, где работал вместе с секретарем. Это был человек могучего телосложения, с грубым голосом и кошачьими глазами; его широкое рябое лицо, со свинцовым оттенком, явно свидетельствовало о вреде, который приносит сидячая, затворническая жизнь людям крепким, созданным для здорового физического труда на вольном воздухе. Папки с делами обступали его со всех сторон, как стены гробницы, но он, по-видимому, любил эту чудовищную груду бумаг, казалось, собиравшуюся схоронить его под собою. Говорил он, как должно говорить трудолюбивому, поглощенному исполнением своих обязанностей чиновнику, умственный кругозор которого ограничен интересами службы. От него разило водкой, которую он пил для поддержания сил, но, казалось, она нисколько не влияла на его мозг — столько трезвости было в его суждениях, всегда посредственных.
Жил он в маленькой квартирке в здании суда с молодой женой, подарившей ему двух близнецов. Она, да тетка Генриетта, да служанка Пелажи составляли все его семейство. Со всеми тремя женщинами он был ласков и добр. Словом, это был отличный семьянин и превосходный работник, не слишком далекий и лишенный всякого воображения.
Гамлен не без огорчения заметил, как сильно похожи образом мыслей и манерами теперешние судейские на судейских старого режима. Да они и были ими: Эрман в прежнее время занимал должность помощника прокурора при окружном суде в Артуа; Фукье служил прокурором в Шатле. Они ни в чем не изменились. Но Эварист Гамлеи верил, что революция способна совершенно переродить человека.
Выйдя из здания суда, он прошел через галерею и остановился перед лотками, на которых были искусно расставлены всевозможные предметы. На прилавке, за которым торговала гражданка Тено, он перелистал несколько исторических, политических и философских сочинений: «Оковы рабства», «Опыт о деспотизме», «Преступления королев». «В добрый час! — подумал он. — Это подлинно республиканские произведения». И спросил у продавщицы, покупают ли эти книги. Гражданка Тено покачала головой.