В квартале Монмартр, никогда не сталкиваясь друг с другом, обитали, если можно так выразиться, представители двух различных миров. Жизнь одних протекала при дневном свете: это были вечно озабоченные люди, походившие то ли на жителей предместий, то ли на провинциалов, привратницы, постоянно сидевшие на пороге домов, или плохо причесанные женщины, торговавшиеся из-за мотка ниток стоимостью в несколько сантимов. И Фернанда очень скоро начала с сожалением вспоминать о представителях другого мира, чья жизнь протекала при электрическом свете; у них всегда был довольный вид, они возвращались к себе на рассвете и, беря пачку сигарет, оставляли на чай десять франков.
Врожденная у Фернанды склонность постоянно жаловаться на свою судьбу усилилась. Гардеробщица уже успела забыть, как несколько месяцев назад, боясь потерять кусок хлеба и впасть в беспросветную нищету, она готова была пойти на все, лишь бы избавиться от беременности; теперь необходимость отречься от собственных детей стала для нее источником горя. Пересчитывая по привычке свои родинки, она предавалась нелепым фантазиям: «В сущности, имея сто тысяч франков, я бы их сама прекрасно воспитала». Раскладывая на витрине пеленки для новорожденных, она глотала слезы.
Первое время Фернанда часто приходила по вечерам на Неаполитанскую улицу, чтобы расцеловать близнецов. Сильвена встречала ее без всякого восторга, то и дело шикала на нее и старалась поскорее выпроводить.
– Ведь я как-никак крестная мать, – жаловалась Фернанда.
Но вскоре она лишилась и этой горькой утехи.
Сильвене хотелось наслаждаться жизнью, веселиться, скорее вознаградить себя за время, которое она так глупо потеряла в дни вынужденного изгнания.
Она считала, что богатства ей хватит если и не на всю жизнь, то уж во всяком случае лет на пятнадцать… А через пятнадцать лет она либо станет великой актрисой, либо сделает выгодную партию… И потом – она тогда уже состарится или, чего доброго, даже умрет.
Не будь у Сильвены денег, ей пришлось бы не меньше полугода бегать высунув язык в поисках контракта. Теперь же текущий счет в банке позволял ей элегантно одеваться и держать себя независимо; она могла непринужденно сказать нужному человеку: «Приходите ко мне вечерком выпить бокал вина, и мы обо всем поговорим». Вот почему она сразу же получила роль в пьесе, которая шла в «Варьете». В театральных кругах еще помнили о ее прошлогоднем успехе.
– Вы так блестяще дебютировали, – говорили ей. – Где это вы пропадали?
Близнецы мешали Сильвене. Квартира была слишком мала для двух колыбелей и двух служанок. Сильвена разыскала какую-то женщину, жившую возле Мальмезона и бравшую младенцев на воспитание. Актриса считала, что она полностью выполнила свой долг перед двумя никому не нужными малютками. «Благодаря мне, – думала она, – они получат такое воспитание, какое им никогда бы и не снилось, живи они у собственной матери». Она находила свое поведение вполне достойным и считала, что во всей этой истории поступает безупречно. Разве не по ее милости деньгами старого богача пользуются несколько человек, которые в них сильно нуждались? Только так и следует поступать!