Все время держался молодцом, помогал, стараясь не обращать внимания на боль, а тут вдруг поплыл от растерянности.
Ася обвела взглядом лежавших вокруг людей, что-то продолжавших прилаживать и делать, спасателей и Василия, доктора, обрабатывавшего рану неведомому инвестору, растерявшему всякую надменность, и спросила:
– Камера-то жива?
– А как же! – довольно заулыбался Игорь, сразу чувствуя себя в своей тарелке. – Я ж ее, родимую, и в кофр успел затолкать и к себе прижимал, как маму любимую.
– А люстра не разбилась?
Люстрой на операторском сленге они назвали накладной плоский фонарь на камеру.
– А что ей сделается, – подивился он, – ее даже из упаковки не доставали.
– Тогда ты знаешь, что надо делать – снимать, – ответила ему Ася.
Весь долгий вечер и следующий день Ася брала интервью. Своим неповторимым голосом, снизив его до доверительной откровенности, она ткала, сотворив в их жилище атмосферу какого-то братства, искренности и волшебства.
Она разговаривала с каждым, кто находился на борту погибшего вертолета, – и с потерпевшими, и со спасателями, и с доктором, и те рассказывали ей о своей работе, о том, как пришли к ней, истории своих жизней, делились, как с близким человеком, откровениями и своими переживаниями и трудностями, победами и радостями.
А Игорь снимал – интервью и их быт, и работу спасателей, и натуру, высунувшись в проем дверного люка, подстраховываемый Ярославцевым. И даже уговорил мужиков помочь ему спуститься и «поводить» его вокруг, чтобы снять место аварии.
И трупы снимал, которые спасатели с Василием перенесли на снег, чуть в стороне от остова вертолета.
Он снимал все, что мог, а Ася интервьюировала всех, кроме двух человек – самой Аси Волховской и Василия Ярославцева. Откровения о жизни этих двоих людей они оба, не сговариваясь, сохранили только для себя.
Лето
Незаметно и обидно быстро подобрался конец августа – терпкого и с грустинкой. С ноткой светлой печали, как бывает, когда подходит к концу громкий, веселый праздник, и все устали от множества активных игр и забав, насмеялись до беззаботных слез, когда все немного навеселе и наелись до отвала, а некоторые гости потихоньку тактично уходят, попрощавшись с хозяевами.
И вроде бы все еще продолжается, и еще не доели торжественный торт, не допили вино, но понимают и чувствуют, что такой чудесный праздник закончился и отшумел, а хозяева понемногу убирают посуду со стола за ушедшими гостями.
И все еще весело и задорно, и кто-то, наигрывая на гитаре, поет песню, и еще светятся улыбки, но уже немного печально от того, что все закончилось.
«Рыжий август», как у Цветаевой, предвестник осени…
– Ну, как тут наши дела? – спросил Ярославцев, пристраиваясь рядом с Асей на раскачивающейся лежанке.
Лежанка была шикарная и самая любимая в их дворе-саду-лесу, как называла их участок Ася. Качели эти привезли родители Ярославцевы специально в подарок сыну и невестке аж из какой-то арабской страны и сами же установили в самом красивом месте участка. На деревянном каркасе был сделан диванчик, который, раскладываясь, превращался в большую удобную лежанку под кисейным пологом, на которую накидали кучу подушек и валялись в свое удовольствие все лето.