Дмитрий тихо рассмеялся.

– Одна сторона сделает тебя выше, а другая сторона сделает тебя ниже.

Я расстегнула юбку и, спустив на бедра ткань, перевернулась на живот:

– Одна сторона чего? Другая сторона чего? – спросила я, чувствуя на пояснице его ладонь.

– Мухомора… – тихо ответил он, сдвигая ткань.

Я не сдержала дрожи, когда холодная вата обожгла кожу.

– Хочешь, открою тебе секрет, Алиса?

– Хочу, – я повернула голову и, заставив себя открыть глаза, посмотрела на царевича.

– Самое сладкое в приеме лекарства вовсе не его действие, а его ожидание.

Игла легко вошла в мышцу, мой царственный лекарь ввел мне лекарство и, как это ни парадоксально, ощущение это не причиняло боли. Наоборот, казалось ненормально приятным.

– Это … морфий? – хрипло спросила я.

– Морфий? – удивился он вопросу. – Конечно, нет.

Дмитрий прижал ватку к месту укола и со смешком спросил:

– А вы хотите попробовать морфий?  

– Пожалуй, воздержусь, – пробормотала я, одергивая блузку, переворачиваясь на спину и пытаясь ухватиться за стежку на юбке. Совсем как утопающий за спасательный круг.

Он перехватил моё запястье:

– Лежите. Я сам.  

Сердце пустилось вскачь, запоздалый стыд смешался со страхом и … ожиданием.  Дмитрий запустил ладонь мне под блузку, ледяные пальцы обожгли кожу. Они танцевали, рисуя круги, едва касаясь обнаженного живота. Комом встал в горле страх, тихим вздохом сорвался с губ.

Ангел, несомненно, станет кричать. Неужели … сейчас?

Дмитрий поймал мой взгляд, усмехнулся.

– Ожидание, Алиса, – будто читая мои мысли, сказал он, подтягивая мою юбку к талии. – Ожидание… понимаете? – он медленно застегнул каждую пуговицу, поднялся на ноги и подал мне руку.

Я воспользовалась помощью. Села и, поправив блузку, призналась:

– Да. Я понимаю.

– Мы проехали Колпино. У вас час, чтобы поспать. Останетесь здесь или вернемся в салон?

Я оглядела белые стены и металлические стеллажи. Помещение это напомнило мне нашу прозекторскую, на уютной кушетке отлично уместился бы мой хладный труп. Его высочество решил растянуть удовольствие. Это, в некотором роде, чудачество, но меня, похоже, сегодня не убьют. Ожидание. Оно будет у двоих.

– Вернемся, – решила я.

Мы вышли в коридор. Как меняет восприятие болезнь … всего два вагона, и мы на месте. Я услышала голос Анастасии Алексеевны и тихий смех Одоевского.

Дмитрий вдруг остановился, развернулся ко мне всем корпусом. Положил свою ладонь мне на затылок и, притягивая меня к себе, приказал:

– Не закрывайте глаз.

 Алиса мыслит ясно. В прозрачной зелени взгляда, захлебываясь воздухом и своими страхами, она поняла всю прелесть падения в бездонную нору. Там, на глубине черных зрачков, словно в зеркальном тоннеле, многократно отражающем её лицо, она узнала, каков морфий на вкус. Он вязкий, он обжигающий, он лишает воли. Вкус поцелуя его высочества... точно такой.

Из горла его вырвался тихий стон, словно вторя этому звуку, заскрежетали колеса, и покачнулся вагон. Дмитрий ударился спиной о поручень у окна, но удержал меня в руках и крепко прижал к себе. Анастасия Алексеевна испуганно вскрикнула. Стулья, газеты, бокалы с глухим звуком падали на пол. Исполинская машина наконец остановилась, грохот металла стих. Я попыталась высвободиться, но неожиданно сильные руки были подобны тискам.