– 78-й год значительно лучше 83-го.

– О, в самом деле?

– Да-да, безусловно. Вина 83-го года не следует пить еще по меньшей мере лет пять.

– Не следует?

– А вот 82-й год сильно недооценивают. Это зависит от производителя, разумеется.

– Ну разумеется.

Он смотрел свой бокал на свет, внимательно вглядываясь в него на некотором расстоянии, будто в нем содержались мерзкие нечистоты.

– Жаль, что так получилось с красным вином. А этот 62-й год – очень уж терпкое вино. Его бы следовало пить годик или два назад, разумеется… но в любом случае оно загублено ягодами можжевельника. Они придают ему металлический привкус. Я удивлен, что Ричард не предупредил вас об этом.

– Да… у него столько всяких секретов.

– Полагаете, что он немного разбирается в этом?

Она снова ощутила дуновение ветерка и сообразила, что огромный средневековый светильник из кованого железа чуть-чуть качнулся над ней. Она посмотрела вверх. Теперь вместо толстых свечей в него вставлены электрические, не очень яркие лампочки. Она окинула взглядом гостей, сидящих за столом. В дальнем конце, рядом с Ричардом сидел Андреас Беренсен, швейцарский банкир, он почти не разговаривал, а только наблюдал и молча улыбался самому себе, словно он был выше всего этого. Высокий, крепкий, атлетического вида, лет под пятьдесят, холодное, очень уж правильное лицо с высоким лбом. Красивые волосы аккуратно подстрижены с боков, но на темени поредели до легкого пушка. На правой руке черная кожаная перчатка. Он взял свой бокал с вином, отпил, перехватив взгляд Сэм, выдавил из себя улыбку, скорее самодовольную ухмылку, и отставил бокал.

Она снова почувствовала холодную дрожь. Ту самую дрожь, как тогда, когда он вошел в дверь и пожал ей руку, пожал ее этой своей черной кожаной перчаткой, похожей на ту, из сна. Бред какой-то! Не надо сходить с ума.

О господи! Сколько всего бурлило в ее сознании. Чувство вины. Гнев. «Я бы могла спасти их», – заявила она Кену, он мягко посмотрел на нее и сказал, что сотни людей видят сны об авиакатастрофах и что она ничего бы сделать не могла. А если бы она позвонила в авиакомпанию, то там бы отнеслись к ней так, как относятся к сотням чокнутых, которые названивают им каждую неделю.

Но гнев по-прежнему бушевал внутри ее. Гнев и замешательство. Почему? Каким образом? Неужели мне и в самом деле приснилось это? Платье также страшно раздражало ее: она никак не могла пристроиться поудобней, сесть так, чтобы оно не перекашивалось и не тянуло. Сэм поводила плечами, пытаясь поправить спинку платья. Она уже раз выходила в спальню, чтобы оторвать подплечники. А теперь ей захотелось пойти и приладить их обратно. Она снова заерзала, поводя плечами, чувствуя, что ярлычок платья царапает шею.

Арчи прижал краешек бокала с «Сотерном» к влажному рту, и его губы произвели специфический звук, как ванная, из которой вытекает вода. Тоненький ручеек вина капал вниз, на его галстук. Арчи с головы до ног был в крошках, и Сэм подумала, что жене Арчи следует, когда они доберутся домой, бросить его в стиральную машину.

– А это вот хорошее, – сказал он снисходительно. – Да, на самом деле по-настоящему хорошее. Хотя, конечно, чуточку терпковато.