– Я-а, я-а ничего-о не знаю-у, – странно подвывая, начал он.

И, заливаясь слезами, рухнул на колени перед Маришей, пытаясь лизнуть туфлю перепуганной девушки. Жирная спина режиссера дрожала, живот трясся. Картина оказалась слишком сильной даже для стальных Маришиных нервов. Она попыталась сбежать, но режиссер последовал за ней, шатаясь, держась то за сердце, то за стены. Мариша была вынуждена отметить, что кое-чему его в театральном училище все-таки научили.

– Я ничего не знаю, – кричал он. – Ничего. Я сам заработал эти деньги, мне никто ничего не давал. Я не знаю, чего вы от меня хотите. Я потерял любимого человека, это удар для меня. А вы вместо того, чтобы вникнуть в мою драму, пытаете меня.

– Тогда поговорим у меня в кабинете, – бросила ему Мариша на ходу, справившись наконец с замками на дверях режиссера. – Ждите, за вами приедут.

И она вылетела на лестницу, сопровождаемая жалобными воплями Никаловского. На улице Мариша с жадностью закурила и трясущимися руками попыталась завести машину. Спектакль, который разыграл перед ней Никаловский, вывел ее из равновесия. Но одно было ясно: толстяк отлично знал, кто такой Моня. Только поделиться своими знаниями его не мог заставить даже страх перед милицией.

Может быть, в отделении он бы и раскололся, но, увы, у Мариши не было возможности доставить его туда.

Совершенно неожиданно из подъезда выбежал Никаловский, за ним по пятам девушка. Не глядя по сторонам, он бросился к своей машине, оставив бедняжку на улице.

Машина режиссера рванула с места, подняв фонтанчики пыли. Мариша рванула за ним. На этот раз режиссер подкатил к другому летнему кафе, перед этим покружив по городу, должно быть, стараясь уйти от слежки.

В кафе он подсел за столик к какому-то невзрачному, здорово побитому жизнью типу. На взгляд Мариши, он не мог бы напугать и старушку. Его изможденное лицо вызывало жалость, а помятый костюм и не первой свежести рубашка – желание отправить почистить его в прачечную. Это явно был не Моня. А впрочем? Мариша на всякий случай пыталась составить словесный портрет незнакомца. Самым" выдающимся в его внешности был огромный нос. Все остальное меркло по сравнению с этим неординарным носом.

Разговор у носатого с режиссером был короткий. Собственно, говорил только режиссер. А тот молчал и слушал.

Затем кивнул и все же что-то произнес. Никаловский согласно кивнул, встал и ушел. За кем из двоих надо следить, Мариша теперь не знала. После минутного колебания она выбрала носатого, а вдруг он приведет ее к таинственному Моне? Но «объект», стоило ей на миг отвести от него взгляд, бесследно исчез. Пришлось ехать за Никаловским на киностудию.

Проводив его, Мариша задумалась. Кто же был тот носатый тип, с которым побежал советоваться испуганный Никаловский? А в том, что тот был напуган, Мариша была уверена на сто процентов. Думать в машине было жарко, Мариша открыла окно. И тут мимо нее сердито пропекали каблучки. Мариша подняла глаза и увидела сегодняшнюю девушку Никаловского, которую тот так невежливо бросил утром на улице.