Он медленно встал на ноги.

– Да нет, понимаю, – сказал он тихим, рассудительным голосом. Он подошел ко мне и положил мне руки на плечи; все его поведение так напоминало о прежнем Дэвиде, что у меня было ощущение, будто я смотрю на двух человек, слившихся воедино. – Это «Фауст», мой дорогой друг. Но ты не Мефистофель. Ты просто Лестат, во гневе нанесший удар. И теперь все кончено!

Он медленно отступил на шаг, отвел в сторону прежний застывший взгляд, и на его лице сразу исчез отпечаток пережитого. Он погрузился в мысли, отгородился от меня, а я остался дрожать, пытаясь совладать с собой и поверить, что он получил то, что хотел.

И опять-таки я встал на его место. Как ему не хотеть? И я понял кое-что еще.

Я потерял его навсегда. Он никогда, никогда не согласится пойти со мной. Это чудо унесло прочь последний остававшийся у меня шанс. Как же иначе? Эта невысказанная мысль постепенно проникала все глубже и глубже. Я снова вспомнил Гретхен, выражение ее лица. И на мгновение оказался в той комнате с фальшивым Дэвидом, он смотрел на меня прекрасными темными глазами и говорил, что хочет получить Темный Дар.

Внутри меня замерцала боль; она усилилась и разгорелась, как будто мое тело снедал страшный всепожирающий внутренний огонь.

Я ничего не сказал. Я уставился на уродливые лампы дневного света, встроенные в выложенный плиткой потолок, на бессмысленную мебель, на пятна и вырванные нитки, на засаленный журнал с улыбающимся ребенком на обложке. Я посмотрел на него. Постепенно боль угасла и превратилась в тупой зуд. Я ждал. Ничто не заставило бы меня заговорить, только не сейчас.

После долгих молчаливых раздумий он вроде бы очнулся от чар. Меня, как всегда, околдовывала спокойная кошачья грация его движений. Он пробормотал, что должен увидеть тело. Несомненно, это можно устроить.

Я кивнул.

Тогда он полез в карман и достал маленький британский паспорт – конечно фальшивку, купленную на Барбадосе – и взглянул на нее с таким видом, будто старался разрешить небольшую, но очень важную загадку. Потом он протянул ее мне, хотя я не представлял себе, с какой целью. Я увидел перед собой красивое молодое лицо с тайными признаками мудрости; зачем мне эта картинка? Но я разглядывал ее, следуя его желанию, и увидел под новым лицом старое имя.

Дэвид Тальбот.

Для фальшивого документа он использовал собственное имя, как будто…

– Да, – сказал он, – как будто я знал, что никогда, никогда уже не стану прежним Дэвидом Тальботом.

Покойного Дэвида Тальбота еще не отправили в морг, так как из Нового Орлеана зафрахтованным рейсом вылетел его близкий друг по имени Эрон Лайтнер; он должен очень скоро приехать.

Тело лежало в маленькой, безупречно чистой палате. Старик с густыми темно-седыми волосами, спокойный, как во сне, большая голова на простой подушке, руки сложены по бокам. Щеки уже слегка запали, благодаря чему лицо удлинилось; при желтом свете лампы нос выглядел резче, чем на самом деле, и твердым, словно был сделан не из хряща, а из кости.

С тела сняли льняной костюм, его вымыли, убрали и одели в простую хлопчатобумажную рубашку. Его накрыли одеялом, и из-под его белого края выглядывал рубец бледно-голубой простыни. Веки слишком тесно прилипли к глазам, как будто кожа уже разглаживалась и даже таяла. Обостренное восприятие вампира уже улавливало аромат смерти.