– Я же сказал, что все понимаю.

– Понимаешь? А вдруг мерзавец напал бы на тебя еще раз?

– Невозможно! Нам обоим это известно. Если бы он мог успешно осуществить это с помощью силы, он сделал бы это, как только подвернулся бы момент. Перестань мучить себя, Дэвид. Я и сам не приехал вчера ночью, хотя и думал, что могу тебе понадобиться. Я был с Гретхен. – Я печально пожал плечами. – Прекрати волноваться о том, что не имеет значения. Ты знаешь, что сейчас важно. То, что происходит в настоящий момент с твоим старым телом. Друг мой, до тебя просто не доходит. Я нанес тому телу смертельный удар по голове! Нет, вижу, что ты пока не понимаешь. Тебе так кажется, но ты все еще в тумане.

Эти слова, должно быть, произвели на него большое впечатление.

У меня разрывалось сердце, когда я увидел боль в его глазах, увидел, как они затуманились, увидел резкие следы страдания на его новой, ничем не запятнанной коже. Но сочетание закаленной временем души и молодого тела снова показалось мне до того чудесным и увлекательным зрелищем, что я только и мог, что разглядывать его, смутно припоминая, как он разглядывал меня в Новом Орлеане, выводя меня из себя.

– Я должен поехать туда, Лестат. В ту больницу. Я должен увидеть, что произошло.

– Поеду я. Можешь поехать со мной. Но я один войду в палату. Так, где телефон? Нужно позвонить в «Сентрал-Парк» и выяснить, куда увезли мистера Тальбота! Меня, кстати, наверное, ищут. Все произошло в моем номере. Может быть, стоит лучше просто позвонить в больницу.

– Нет. – Он дотронулся до моей руки. – Не надо. Лучше поехать. Нужно… увидеть… своими глазами. У меня… у меня плохое предчувствие.

– У меня тоже, – сказал я. Но это было больше, чем плохое предчувствие. В конце концов, это я видел, как седой старик впадает в состояние безмолвной агонии на окровавленной постели.

Всех пациентов, требующих экстренной госпитализации, отправляли в большую общую больницу, и даже в столь поздний ночной час у входов суетились машины «скорой помощи», а доктора в белых куртках не покладая рук принимали жертв транспортных происшествий, внезапных сердечных приступов, окровавленных ножей или обычных пуль.

Но Дэвида Тальбота унесли подальше от слепящих огней и неустанного шума в безмолвное отделение на верхнем этаже, известное просто как отделение интенсивной терапии.

– Жди здесь, – твердо сказал я Дэвиду, направляя его в маленькую стерильную комнату ожидания, обставленную унылой мебелью, где повсюду валялись истертые журналы. – Отсюда – никуда.

В широком коридоре царила полная тишина. Я подошел к двери в конце коридора.

Через мгновение я вернулся. Дэвид сидел, уставившись в пространство, скрестив длинные ноги, снова сложив руки на груди.

Наконец он поднял глаза, словно пробуждаясь от сна. Я опять задрожал всем телом, не в состоянии овладеть собой, и выражение глубокого спокойствия на его лице только усилило мой ужас и жуткое мучительное раскаяние.

– Дэвид Тальбот умер, – прошептал я, стараясь выражаться попроще. – Он умер полчаса назад.

Внешне он никак не отреагировал. Как будто я ничего и не говорил. Я мог думать только одно: «Это я принял за тебя решение! Я привел в твой мир Похитителя Тел, хотя ты меня предупреждал. И я нанес удар тому, другому телу! Одному Богу известно, что ты почувствуешь, осознав, что произошло. Ты пока не понимаешь».