Порою какая-нибудь фантазия императрицы вносила разнообразие в жизнь этих тщеславных пресмыкающихся. То вдруг она решит отправиться в вояж, от которого всем одно беспокойство, от последнего слуги до высшего сановника; то вдруг переменит часы приема пищи, а то, страдая от бессонницы, заставит людей из ближайшего окружения, шатаясь от усталости, составлять ей компанию всю ночь.

В 1747 году, зимой, царица приказывает, чтобы все придворные дамы сбрили волосы на голове, и раздает им «черные взлохмаченные парики», чтобы носили их, пока не отрастут свои. И молодые и старухи жертвуют своими гривами, чтобы выполнить волю императрицы. Во всех покоях – стон и рыдания, а парикмахеры приступают к стрижке. Что касается городских дам, то им можно сохранить волосы, но вменяется в обязанность носить такие же черные парики поверх своих волос. Эта двухэтажная прическа придает им вид «еще более уродливый, чем у придворных дам». Причина нового волосяного установления – императрица не смогла удалить пудру со своих волос и решила их выкрасить в черный цвет; но краска тоже не захотела сойти, и царица была вынуждена состричь волосы. Может ли она после этого терпеть, чтобы у других дам оставались вызывающе буйные шевелюры? Нет, истинно верноподданные обязаны во всем подражать монархине. Елизавета делает исключение лишь для Екатерины, у которой недавно выпали волосы из-за болезни и она как раз начинает отращивать новые. Но не всегда ее величество так великодушна. Несколько месяцев спустя, в день Святого Александра Невского, Екатерина явилась при дворе в белом платье, «по всем швам которого виднелась золотая вышивка испанским стежком». Увидев это, императрица передает ей, чтобы она немедленно сняла платье, ибо оно слишком напоминает одеяние кавалеров ордена Святого Александра Невского. На самом деле никакого сходства нет. «Возможно, – напишет Екатерина, – что императрица нашла мое платье красивее ее и только поэтому повелела мне сменить одежду. Моя милая тетушка очень часто проявляла такую мелочную зависть не только по отношению ко мне, но и к другим дамам, особенно к молодым, им вечно приходилось сталкиваться с этой ревностью». В пример приводится случай с красавицей Нарышкиной, чья элегантность и величественный вид так досаждают императрице, что однажды на приеме она кинулась на несчастную и отрезала ей ножницами «украшение из прелестных лент» на голове. В другой раз она набросилась на двух своих фрейлин, по ее мнению, слишком красивых, и жестоко расправилась с их завитыми прическами. «Эти барышни уверяли, – напишет Екатерина, – что Ее величество вместе с волосами оттяпала у них куски кожи».

Выполняя свой план, императрица продолжает удалять от Екатерины и Петра всех тех, чья дружба может облегчить им одиночество. Три пажа, которых великий князь очень любит, арестованы и упрятаны в крепость. Его дядюшку, епископа Любекского, выпроваживают на родину. Все гольштейнские дворяне из его окружения также удалены. Его управитель Крамер, «человек очень добрый и порядочный, привязанный к великому князю со дня его рождения», лишен своей должности. Другой слуга, Ромбах, брошен в тюрьму. Со своей стороны и Екатерина по приказу императрицы вынуждена расстаться с маленьким калмычонком, ею любимым и завивающим ее каждое утро, а также с несколькими прислугами и с преданным ей Евреиновым. Все эти бесчисленные удары дают основание Екатерине написать впоследствии, что «от такой жизни десять других сошли бы с ума, а двадцать умерли бы с тоски».