Сердце мое ушло в пятки, когда я решился спросить, обсуждали ли они смерть их друга.

Я заметил, что все то время, что мы беседовали, дядюшка следил взглядом за Грейс Ричардсон, прогуливавшейся с Джефферизом. И я почувствовал, что ему тоже не по душе этот доктор.

– Нет, Джим. Очень странно. Не произнесли об этом ни слова. На мой взгляд, они почувствовали – мы что-то затеваем, но не могли определить, что именно. Дважды они меня спросили, знаю ли я эту местность… – Дядюшка махнул рукой в сторону берега. – А Молтби… Он спросил, не приводили ли меня мои занятия правом «в то красивейшее место, что лежит за Майнхедом?». Джим, мне этот человек сильно не по душе пришелся.

– И что с ними стало? – спросил я.

Дядюшка покачал головой.

– Я не знаю. Я оставил их у себя в доме на попечении слуг и заставил Блендли поклясться, что он не выдаст нашей тайны. Но о том, что «Испаньола» покинула гавань, могут знать очень многие, хоть мы и вышли из порта поздно ночью. Она – судно заметное и многим в Бристоле нравится.

– А горбун был с ними? – спросил я.

– Никакого горбуна я не видел, – ответил дядюшка Амброуз и принялся считать на пальцах: – Там был Молтби. Там был его тощий секретарь и еще тот краснолицый подвыпивший малый, которого ты мне описал. Человек хорошего происхождения, только сильно пьющий. Трое. – Дядюшка поднял три пальца. – Нет, Джим. Горбуна не было. Думаю, им не хотелось бы, чтобы адвокат задавался вопросом, с чего это они водят такую компанию.

В этот момент доктор Джеффериз, которого как раз покидала Грейс Ричардсон, окликнул нас. В сопровождении мистера Колла он подошел к нам и сообщил, что капитан Рид приглашает нас на совещание. Мы спустились вниз.

Как приятно, но все же не без грусти, было вновь увидеть эту просторную каюту. Как много и все же как мало времени прошло с той поры, когда я в последний раз стоял здесь, пройдя за эти годы путь от мальчика до взрослого мужчины! Здесь, дрожа от волнения и страха, я рассказывал капитану Смоллетту, сквайру Трелони и доктору Ливси о бунтовщических замыслах Сильвера, речь которого подслушал, спрятавшись в бочке из-под яблок. Как странно, как волнующе снова увидеть шпангоуты[12] и навигационные приборы, названия которых я так часто старался вспомнить.

Капитан Рид, шотландец из Глазго, был полноват, рыжеват и ясноглаз. Вид у него был прямо-таки устрашающе внушительный и авторитетный. Его лоб рассекал глубокий шрам. Я не удержался и спросил у него, есть ли на корабле бочка с яблоками. Капитан пристально посмотрел на меня и не ответил. Дядюшка с улыбкой шепнул мне:

– Думаю, он счел твой вопрос легкомысленным.

Когда все уселись, капитан начал совещание.

– Джентльмены, я начну с сообщения об экипаже этого судна. Мистер Колл – мой первый помощник. Второй помощник – Доусон, это тот худощавый высокий человек, которого вы не могли не заметить. Боцмана зовут Нунсток, он тоже высокого роста. В нашей команде двадцать два матроса и еще три палубных, а также юнга, кок и помощник кока. Вахты стоят в соответствии с уставом. Любой, кто нарушит порядок, нанеся тем вред благополучию и безопасности корабля, будет доставлен в ближайший порт и тут же списан. Я принял документы доктора Джеффериза, подтверждающие его профессию, и он назначается судовым врачом. Это не означает, что он официально закреплен за судном, но лишь служит на нем в течение данного путешествия за пределы Англии и обратно. Во всех вопросах, возникающих на борту «Испаньолы», решающее слово остается за мной. В мое отсутствие, что может случиться, лишь когда я сплю или стою вахту, за меня действует мистер Колл. Ему помогает второй помощник Доусон. Это старательный и слаженный экипаж. Таким он и останется на все время пути. Когда мы приблизимся к месту назначения, указанного мне на карте, я попрошу вас сообщить мне, какие задачи вы предполагаете решать на берегу. У меня все.