Я тщательно растерся давно полысевшим, но в прошлом махровым полотенцем, закутался в халат, развесил в ванной свою сырую одежду и вернулся в комнату, которая, как мне представлялось, выполняла роль гостиной. Анны не было, а ее дочь - девочка в солнечно-желтом свитере - сидела в углу на полу в точно такой же позе, в какой я видел ее в лесу. "Почему на полу? - удивленно подумал я. - В комнате есть диван, несколько стульев и два кресла, и все пустые".
- Тебя как зовут? - бодро спросил я.
- Лаки, - глухо откликнулась та.
- Лаки? По-английски это означает "счастливая, удачливая". У тебя хорошее имя.
- Лаки - это сокращенное от Лакримозы. Некоторые зовут меня Римой, некоторые - Мозой или просто Озой. У меня много имен.
Она говорила, не поднимая головы, и голос ее уходил куда-то в пространство между коленками. Господи, да кому же пришло в голову давать ребенку такое имя, которое в переводе с латыни означает "Слезная"? Неужели она с самого рождения все время плакала? Мне вдруг стало до боли жаль эту хрупкую медлительную девочку и захотелось сказать ей что-нибудь ободряющее.
- Ну ничего, вот вырастешь - у тебя останется только одно имя: Лаки. И ты будешь счастлива и удачлива во всем.
- Когда я вырасту, у меня будет совсем другое имя.
- Почему? - удивился я.
- У нас только взрослые имеют настоящие имена. А детей все называют по особенностям характера или внешности. Такие детские прозвища... А когда ребенок вырастает, ему дают нормальное имя. У нас так принято. И у меня потом будет нормальное имя. Если я доживу.
Боже мой, да что она такое говорит?! Как девочка в ее-то годы может произносить такие страшные слова? "Если я доживу". Может быть, она неизлечимо больна и знает об этом? Отсюда и подавленность, и медленные движения, и голос, лишенный выразительности.
- Ты чем-то болеешь? - участливо спросил я.
- Нет, я совершенно здорова. Душа не считается.
- А что с душой?
- Болит. Болеет. Пойдемте на кухню, там мама ужин приготовила.
И снова я обратил внимание на то, как тяжело, без обычной подростковой резвости, поднялась она с пола.
После маленькой гостиной кухня показалась мне огромной, но и здесь повсюду виднелись приметы старательной и опрятной бедности. Кажется, ни один предмет не был куплен за последние полвека, вся утварь, тарелки и приборы были точь-в-точь такими же, какие я видел в раннем детстве у своей бабушки и какие уже давно не производят и не продают. Да и бабушка, помнится мне, сетовала на то, что все это уже совсем старое, и, уговаривая меня хорошо учиться в школе, частенько повторяла: "Вот вырастешь, начнешь зарабатывать, купишь мне в подарок новую посуду, а то я на эти тарелки уже смотреть не могу, всю жизнь у меня эти розовые цветочки перед глазами". Получается, что Анна за всю свою жизнь не приобрела для кухни ни одного нового предмета, ведь ей на вид лет тридцать пять - тридцать восемь, не больше. Неужели у нее такие стесненные условия? Интересно, сколько у Анны детей? Она сказала, что собирается кормить детей ужином, значит, кроме грустной Лакримозы, у нее есть по меньшей мере еще один отпрыск. Ну и зачем было рожать двоих детей, если жить не на что? Все-таки странные существа - женщины!