«А за то за евреев заступились, народу облегчение дать собираемся и вообще — не свирепствуем без нужды, — сообщил мне голос рассудка. — Не так уж и плохо…»
«Ага, — тут же вмешалась старуха совесть. — Не так уж? Охренеть. А пятьдесят последних защитников Штейнфурта, которых повесили на крепостной стене? А гамбуржцы, которых били копьями в спину твои рыцари? А помнишь молодого парня из войска Паулюса? Его твои солдаты на копья подняли, и ты его стрелой… чтоб не мучился? Это вот твое «неплохо»? А «плохо» тогда что? Когда валлисцы в Виборге монашек до смерти изнасиловали?..»
«Да?! А я что должен был сделать?! Сказать: «Не вешайте их, ребятушки, они — хорошие»? После того, как они чуть тестя моего не ухлопали?..»
«Ой-ой-ой, какая была бы потеря! — в голосе совести появились ехидные нотки. — Без этого гения человечество откатилось бы в своем развитии лет на триста назад, не меньше! Он кто, тесть этот? Ученый? Полководец? Поэт? Писатель? Может, хотя бы известный художник? Тоже нет? И вообще: кто это не так давно собирался повесить этого самого Мурдаха на могиле разбойничьего атамана? Не знаешь? Ну-ну…»
«Мало ли чего я собирался! — голос рассудка чуть не сорвался на визг. — Зато скольким крестьянам помог?! Сколько крестьян меня благословлять готовы?! И, уж если на то пошло: тестя — человеком сделал! Он вон теперь знает, что вешать своих без суда нельзя. И грабить напропалую — нельзя!..»
«Да, своих убивать нельзя, — неожиданно согласилась совесть. — Давайте будем убивать чужих. И, побольше, побольше, они ведь — не люди! Какая хорошая позиция! Нелюдей можно грабить, убивать, насиловать! Они же — нелюди!..»
Рассудок еще пытался сопротивляться, что-то жалобно пища про то, что все так делают, что война — это война, а не воскресная школа… Но совесть мордовала его новыми аргументами: сколько детей погибнет от голода из-за тотального ограбления чужих земель? Сколько крестьян надорвется на своих тощих полях из-за того, что феодалы поднимут налоги, чтобы возвратить отнятое мной? А вдруг чума начнется? Я где-то читал, что чума в Европе началась из-за большого количества не похороненных трупов убитых в боях…
Окончательно раздавленный аргументами сварливой старухи, я круто повернулся на скрипнувшей кровати и встал. Так, баста! Надо пойти прогуляться, а то это рефлексирование меня до суицида нафиг доведет! Расчуствовался, понимаешь…
Я подошел к двери и уже было хотел ее распахнуть, когда сообразил: там ведь родичи де Литля. Караул несут, душу их… И погулять в одиночестве не выйдет: подчиненные Сержанта-ат-Армее от меня не отцепятся даже под угрозой смертной казни, ибо что бы я им не пообещал и чем бы не пригрозил — Маленький Джон все равно устроит что-нибудь похуже. А он строго-настрого наказал своим, чтобы не смели меня одного отпускать. И что же делать?..
А вот что… Окно. Хотя и узенькое, но достаточное, чтобы пролезть. Ну-ка, ну-ка, что у нас под окном? Карниз? Очень хорошо… Вылезаем… Ах, черт! Ну вот, руку ободрал… Вылезли… Два шага по карнизу вправо… Еще… Еще одно окно. Вот в него-то мы и влезем…